«Неужели ей никогда не хочется тишины? Чтобы подумать… Она вслух думает!» — Славица сидела на диване в окружении кошек.
— Там, наверное, будет что-нибудь вкусное из еды. Хорошо, не надо идти в магазин сегодня. Можно будет даже что-нибудь оттуда взять. Я всегда беру, Славочка. Ах, они такие богатые, не обеднеют, если мы у них украдем креветку. Четыре — тебе, мне и кошкам, — Раиса скрылась наконец в ванной, и Слава выключила пластинку. Когда зазвонил телефон, она взяла аппарат и побежала с ним в ванную. Она была уверена, что это звонит Вильям, и ей не хотелось отвечать. Раиса высунулась из-за дверцы и сказала в трубку «ес!» деловое. Слава оказалась права.
— Он уже третий раз звонит, Славочка. Вау, у него такой голос секси! Вау! Я становлюсь вруньей. Может быть, потом когда-нибудь ты у него узнаешь, правдоподобно ли я звучала…
Майкл пришел на полчаса позже, но это не меняло дела — Раиса все еще наряжалась. Скуластая девушка уже жалела, что сказала ей: «Если ты пойдешь в своей беверли-хилловской униформе, то такой тебя и запомнят — продавщица из бутика», — и Раечка теперь демонстрировала всевозможные одежды, прося Славу говорить, на какую роль в них она подходит. Уже была продемонстрирована официантка — черные капоновые брюки и белая кофточка с бантиком у горла; девочка с Венис-Бич — купальник, поверх которого одевается юбка; секретарша из Сити-Холл — удешевленный вариант продавщицы из Беверли-Хиллз. Волосы Раисы то стягивались на затылке, то развевались по плечам. Пришедший Майкл посоветовал Раечке быть натуральной, и та выбежала из спальни в купальнике. У Раисы было мускулистое тело. Особенно руки. Это было видно и на фотографиях, украшающих стены комнаты. После еще десятка возгласов «Джизус!» и «Крайст!» и «ДжизусКрайст» вместе, Раиса надела, наконец, красный комбинезон и повязала волосы разноцветным шелковым шарфом. Они вышли, обогнули бассейн и остановились перед машиной Майкла. Раечка не знала, где ей лучше сесть.
— Боже, Рая, да садись где хочешь! Что ты из всего делаешь грандиозное событие.
— Крайст, Раиса! Действительно, — засмеялся Майкл.
— Хорошо, хорошо. Джизус Крайст, но где же мне сесть?
Слава села на заднее сидение «Кадиллака». Все они упомянули Бога машинально, не думая и не веря. Но каждый, видимо, своего.
Они приехали, как желала Раечка, — на красивой машине, дверцы которой распахивают швейцары в ливреях, и фоторепортеры слегка ослепляют вспышками. Раечку таки отщелкали. Она, как Джоан Мэнсфилд, оттопыривала попку, а вместо знаменитого писка последней выкрикивала «Хай! Вау!» Среди фотографов скуластая девушка узнала типа с вернисажа Шемякина. Тот тоже узнал Славу и протянул свою карточку, сказав, что у него есть прекрасные фотографии для нее. На карточке значилось, что он Алэн Бёрлинер, фотограф. Так же на ней был представлен портрет фотографа — в таксидо и бабочке, глядящего несколько ошарашенно, будто его неожиданно засняли. Видимо, этим портретом он хотел сказать — снимаю я неожиданно, но получается потрясающе. В жизни фотограф был старше.
Славица глядела за распахнутые двери Антик Гилд[16] и думала, что какой-то бессознательный символизм есть в том, что вечер, посвященный русским, проходит в Антикварном Центре. При входе, где Майкл отдал пригласительные, стояла женщина в русском сарафане, приветствующая всех: «Хай!», и старички в русских рубахах, говорящие: «Ласкаво просимо!» Раечка тут же захлопала в ладоши — «Они украинцы!» — и затараторила по-украински.
— Майкл, однажды Раиса сорок минут читала какую-то поэму на украинском языке. Я тогда очень хорошо поняла, как американцы должны себя чувствовать во всех наших славянских компаниях. Я, может, обрусела с Речел, но не обукраинилась еще… Ох, эта Украина еще устроит русским, это бомба замедленного действия. Также, как хорваты наши…
Из зала гремела музыка Бородина «Половецкие пляски», известная американцам, как «Стрэнджерз ин Парадайз»[17]. Иначе привить любовь к классической музыке американской массе было невозможно. Зал для вечера был настолько громаден, что устроители очень правильно сделали, расставив бары и кадки с пальмами далеко от стен. Центр все равно мог вместить катающихся на роликовых коньках. Таких приглашенных не было, но можно было встретить старушек в креслах на колесиках. Помимо них были старушки, поддерживаемые с двух сторон внуками — крепкими американскими бизнесменами.
Люди, разносящие закуски на подносах, были в русских рубашках. Бармены — в папахах и черкесках. Тут и там слышались приветствия, происходили знакомства и рассказывали о том, что кто-то русский. Русской могла быть четверть Америки, потому что у нее обязательно была еврейская бабушка из Чопа, Винницы, Черновцов.