Группа ходила по комнате кругами — то поворачиваясь друг к другу, то озираясь, то вдруг забегая вперед другого и заглядывая в лицо. Лица у всех были одеты в предмученические маски. Вскоре обозначились лидеры — девочка почти без волос, в рваной майке и парень с большим родимым пятном на руке. Темп все ускорялся, и группа почти уже бегала по мысленно начерченному кругу — девочка без волос, отталкивая всех и пробиваясь к парню. Она хватала его за руку с родимым пятном — сильно, отпечатки от давящих ее пальцев белели на руке, когда она ее бросала. Потом она рвала майку на себе. Опять бежала по кругу. Остальные, закатив глаза так, что видны были только белки, тоже разделились на пары. Одни превратились в обезьян, ищущих в головах друг у друга что-то. Другие ровными колбасами катались по полу, попадая под ноги бегающим, но не показывая вида, что больно. Девочка без волос вскоре одна бегала по кругу, а парень сидел посередине, закинув голову и глядя на нее.
Скуластая девушка сидела в своем углу, глядя на зарешеченное окно, повторяя в уме: «I am like in a mad man's house And I'm wearing my mink coat out…»[20] Она подумала, что эту сцену можно было бы назвать плохо схореографированным балетом. Она не хотела быть балериной, да и роста была слишком большого. Осетинский объявил, что урок закончен, и посоветовал безволосой, стоящей перед ним, тяжело дыша, в следующий раз пойти еще дальше в расслаблении. «Она, наверное, недостаточно изорвала на себе майку», — подумала Слава. Осетинский уходил с той же девушкой, что и пришел. Безволосая девочка чуть не плакала. «Наивысшим достижением у него на уроке, наверное, считалось бы вызвать рвоту без помощи знака «виктори» — сострила в уме Славица и, вернувшись домой, вычеркнула из списка классов актерского мастерства те фамилии педагогов, которые кончались на «ски» и «офф».
Сейчас, вспомнив класс Осетинского и многие другие, Слава подумала, что всех их объединяло то, что созданы они были будто для дефективных людей; что готовили в них либо для фильма «Муха», либо для спектакля «Метаморфоза». Славица взяла бокал с водкой — орандж.
Соотечественники скуластой девушки стояли теперь с американцами, и она решила, что это менее опасно для общения, и подошла. Но надежды не оправдались, оживленная беседа была о Югославии.
— Эта гора для нас, как Синай! Вы просто не понимаете… В 72 году часовенку на Ловчен разрушили, просто верхушку горы спилили… Якобы такая могила слишком скромна для Негоша. Да это все равно, что снести в Ясной Поляне толстовский надгробный камень!..
— Ну, как жизнь? — Слава взяла под руку менее вовлеченного в национальный спор Петра. — Кто это? — Она кивнула на незнакомого ей парня, тоже уже поглядевшего на нее исподлобья, поверх бокала.
У того были набриолинены волосы; темные, они таким образом приобрели цвет вороного крыла. И ресницы тоже как крылья мягко летали вверх и вниз — он все поглядывал на Славицу. «Пойти и выебаться с ним где-нибудь здесь. Сейчас же», — она улыбнулась своей хищно-самской улыбочкой, дающей понять, что от вас хотят. Соотечественник, видимо, думал приблизительно о том же и принял условный знак, ответив улыбкой, обнажившей ровные белые зубы.
— Вы когда-нибудь раньше здесь бывали?.. Я нет. Это же огромное помещение… Можно пойти посмотреть, что тут есть… Вы хотите? — Она даже не расслышала его имени.
Подбежавшая вдруг Раиса зашептала, что будет выступать и что же ей делать, как быть…
— Речел, ты уже столько лет ходишь на классы! Вас же там учат, что делать перед выступлением. Надо позевать, рот широко пооткрывать, чтобы нёбо открыть, — Слава изобразила зевок, но не столько для Раечки, сколько, видимо, для набриолиненного мужчины; тот так и смотрел на нее, тоже уже хищно-кобелино, на ее открытый рот. — На классах актерского мастерства вас не учат разве? — Славица достала сигарету и ждала спичку.
Дыханию, впрочем, лучше было учиться на классах вокала. На фабрике пения, которую скуластая девушка посещала. Гигантский дом семьи Закс действительно был как фабрика — механизм там не останавливался ни на минуту: деньги поступали с 7.45 утра до полудня и с часу дня до 21 вечера. За посещение туалета тоже рекомендовалось вносить плату в свинью-копилку у дверей. По уик-эндам семья Закс устраивала платные концерты для друзей и родственников учеников. Так же они проводили записи на кассеты. То есть ученик мог записать свою как бы пластинку-кассету. Заксы просто накладывали голос ученика на существующие уже инструментальные записи песен. У них была целая коллекция — несколько сот вариантов «Май Вэй», «Лав сгори», «Путники в ночи». Только в исполнении всевозможных Джонов, питеров, Джимов, кэрол и так далее и так далее… Разница между капитализмом и социализмом заключалась в том, что при последнем посредственность выпускали за счет государства, на Западе — за свой собственный.