Вот так и познакомились. Они уже сидели и просто болтали. Он о том, что учится, о том, что поступил, оторвавшись от корабля и прямо с Северного флота, а она о себе. О том, что учится в экономическом институте, на канале Грибоедова. И о том, что она тоже только что поступила и пока живет не в общежитии, а с девочками. Он тут же вызвался ее проводить, а она так легко согласилась.
Желая произвести на нее впечатление, Гошка решил дать швейцару в гардеробе на чай, но очень сконфузился, когда тот не принял от него мелочь. А рубля ему просто было жаль отдавать, тем более что он только что получил переводом десять рублей, от своей бывшей учительницы французского языка, которой написал, что учится на военного переводчика. А для оправдания он, перед этим швейцаром, покрасовался с десяти рублевой купюрой в руках. По тем временам, хорошими деньгами. Его поступок не остался ей незамеченным. И как только они вышли на улицу, то она сразу же стала просить его зайти в Елисеевский магазин и скупиться по случаю ее дня рождения. А для убедительности сразу же прижалась к его шинели, опершись на его свободную руку. Гошка рассказывал потом, как он был очарован ей и ее непосредственностью. Поэтому он, сразу же согласился, и они пошли в сторону Елисеевского магазина. Но вместо еды она натолкала ему в сетку, которую брала с собой, сразу, же несколько бутылок вина и водки, заставив его расплатиться. А Гошка млел. Млел от того, что такая красивая и высокая девушка, сочень перспективными ногами, шагает рядом, и он готов ей помочь во всем. Говорил, что он обязательно ее проводит и донесет эту сетку с вином. Пусть она даже не беспокоиться.
Потом она его повела по каким-то подворотнями и проходным дворам. А потом он с ней там же целовался и чувствовал, как в нем неукротимой энергией закипает кровь в жилах и в том самом месте. И при следующем поцелуи он почувствовал, как ее ручка легко юркнула за полу шинели и прижала, эту его штучку. Он говорил, что чуть было, не выронил сетку при этом. А потом она весело пробежала вперед, обернулась и радостно позвала его. Сказала, что вот они и пришли. При этом она зашла в темный подъезд, а он за ней, следом.
Он не помнил потом, почему он так растянулся на этих ступеньках. Понял, что оскользнулся подошвами кожаных, военных ботинок, подкованных медными гвоздиками. Сразу же и с размахом повалился на этих сильно протертых, множеством ног и годами, очень скользкие ступеньки. Потом, даже не попытался подпрыгнуть, вскочить, когда под ним зашумела ароматная река от разбитых бутылок. Он, в первое мгновение, даже не сообразил, что поранился и что эта сильная боль в кисти, не от ушиба, а от сильных порезов бутылочными осколками.
Дзинь и все! Все, что было в сетке, вмиг превратилось в ароматный ручеек, который прокалился вниз, под него, по тем самым, щербатым ступенькам. От полученного шока, видно, что болевой шок был очень сильным, он очень плохо соображал обо всем. Помнил, как его подхватили какие-то парни, которые стояли кучкой на ступеньках перед дверью. Как потом его потащили через комнаты, в которых было сильно накурено и везде стояли и целовались, обжимались пары. Вспомнил, как его усадили на чью-то кровать, бесцеремонно столкнув с нее какую-то обнаженную пару. И как, кто-то, все время командовал четко и по военному, низким и грубым женским голосом, подсказывая, что с ним надо делать. И потом, он уже не помнил, как с него стянули шинель и как обрабатывали руку, обматываю ее толстым слоем бинтов. Которые, все-таки, сразу же напитались кровью.
Потом ему вызвали скорую, а врачиха, увидав кровь на ступеньках и осмотрев залитые кровью бинты, тут же пережала кисти жгутом и скомандовала, чтобы его немедленно отвезли в госпиталь.
- Нет! В больницу нельзя. Он военный и его не примут. Везите прямо в госпиталь, он потерял много крови и у него все еще последствия от болевого шока. Везите немедленно!
Я уже стал вычихиваться, рассказывал Гоша, когда меня вызвали на проходную госпиталя и сообщили, что ко мне пришли мать с сестрой.
- Только мать, что-то уж больно молодая. Не родная, что-ли? Мачеха?
-Да! Так и есть. Мачеха, правда, очень заботливая, будто сама мамка моя.
В комнате свиданий много народу и я с трудом, говорил Гошка, пробился к ним, со своей перевязанной рукой и шинелью, кое- как накинутой на плечи.
-Ну, здравствуй сынок! – Слышу от этой дородной и довольно красивой женщины. А потом, получаю ее обжигающий поцелуй. По голосу сразу же узнаю, что это она, спасая меня тогда, командовала.
-Ну, как ты, братишка? - Спрашивает моя недавняя целовальница. – Руку не отрезали? Пришили? А то мы все беспокоились, уж больно ты лихо ее раскроил. Кровищи то было…