Лицо Гермионы отражало искреннее непонимание того, как можно осуществить его предложение.
— Невозможно. Тогда жизнь превратится в сущий тлен.
Не обратив на ее замечание ровным счетом никакого внимания, он оглянулся по сторонам, чтобы проверить не привлекли ли они внимание своим громким разговором, и по локоть залез в мешок.
— Заклятие Незримого расширения? — ее рот растянулся в самодовольной улыбке. — Одобряю.
— Это не теория квинтэссенции, а я не Лаванда Браун.
— Что ты там набрал, раз не можешь найти нужное так долго? — Грейнджер порядком поднадоело стоять на одном месте, и она начала покачиваться с пятки на носок, чтобы развеять скуку.
— Коллекцию рукописей Джейн Остин и плащ-палатку. Решил, что если не хватит денег на отель, то устрою тебе романтическую ночь под звездным небом. — Он уже и забыл раздражающую нетерпеливость этой женщины. — Ты можешь подождать всего минуту?
И действительно, ровно через минуту он достал на поверхность заветную книгу с приложенной к ней картой внутри, что при ближайшем рассмотрении оказалось ничем иным, как путеводителем.
На лице Гермионы расцвело искренне-умилительное выражение, но Драко, приняв его за присущую для нее нескончаемую иронию, спросил:
— Считаешь мой педантизм занудным?
— Считаю его сексуальным.
Они напряженно смотрели друг на друга, будто играли в детскую игру, где проиграет тот, кто отвернется первым.
— Гермиона, пара таких комментариев, и я наброшусь на тебя прямо посреди улицы. Очевидно, ты не понимаешь, насколько близко ходишь к границе моего самообладания.
Девушка, по всей видимости, была совсем не против такого развития событий, продолжая хитро улыбаться.
— Я соскучилась.
— Женщина… — почти что прорычал Малфой.
— Ладно-ладно. Следуем твоему грандиозному плану. Что там первым пунктом?
— Гранд-Иль.
— Веди меня, мой проводник.
Они прошли пару церквей с вековой историей, оценили архитектуру дворцов восемнадцатого века и вдобавок смогли упросить охранника открыть для них несколько выставочных залов Исторического музея, правда пришлось схитрить и воспользоваться магией, но желание для тех, кто впитывает знания, как губка, было слишком велико.
Уже на подступах к Страсбургскому собору, жемчужине поздней готики, чьи шпили являются маяком для заблудших туристов, солнечные лучи впервые за день прорвались сквозь облака.
Основательно приноровившись, Драко прошептал заклинание поиска и направил палочку на объект, не доставая ее при этом из кармана.
— Вроде нам туда, если магия не врет.
— Ей было бы сложно врать, учитывая, что здесь всего один путь.
Немного понизив уровень язвительности в своей манере речи, она дополнила:
— Ты никогда здесь не был?
— Нет. Мы же хотели узнавать новое вместе.
Они поднимались вверх по необозримо длинной спиральной лестнице, пытаясь добраться до смотровой площадки Нотр-Дама-де-Страсбург, про который один из французских магов, бывший к тому же невероятно знаменитым и восхваляемым писателем в мире маглов, Виктор Гюго говорил: «чудовище гигантское и деликатное». Стены, вымощенные известковым камнем, полностью закрывали обзор и ничуть не упрощали понимания, на каком этапе они находятся, скорее наталкивали на мысль, что пора было начать считать ступени.
— Почему мы просто не трансгрессировали?
— Как ты себе это представляешь? Ненавязчиво появимся среди какой-то туристической группы?
— Узнаю нотки настоящей Грейнджер, так жаждущей пробраться наружу. «Правила важны, Драко», — удивительно похоже скопировав ее интонацию, отозвался Малфой, попутно пропуская туристов, спускающихся вниз. — Счастливчики!
— Если не хотел, то мог бы и не подниматься.
— Ну что ты, дорогая, с тобой я готов идти хоть на край света. Уверен, что до него не так много ступеней.
Страсбург с высоты башни был подобен муравейнику. Жизнь людей можно было рассмотреть в мельчайших подробностях: довольные дети, бьющиеся на карамельных леденцах в виде тростей; взрослые, ожидающие столика в наглухо заполненном ресторане; старики, ругающиеся с продавцами из-за подсунутого им несвежего багета, и накормленные щедрыми туристами утки, не способные встать с берега и добраться до воды в пруду. Их жизнь шла своим чередом, была пропитана рождественским настроением и нещадно навевала философские мысли о своем собственном бытие.
— Во что ты верил, Драко?
— В каком смысле?
— Знаешь, я всегда думала, что буду защищать тех, кто в этом нуждается: людей, магов, животных. Я думала, что это мое призвание — защищать тех, кто сам не способен. Делать наш мир лучше. Тогда я не знала, что через несколько лет окажусь на их месте, что мне придется бороться за жизнь и место в мире, от которого я уже не способна себя отделить. Я думала, что буду праздновать свои победы не слезами, а шампанским, открытым в необычайно светлой гостиной дома, стоящего на берегу Ла-Манша, в который я бы купила кашпо в скандинавском стиле и постоянно забывала бы поливать цветы. Думала, что люди оценят мои способности и старания, что встречу тех, кто станет моими друзьями на всю жизнь, что выйду замуж за милого уютного мальчика с большой шумной семьей, с которой мы будем проводить бесчисленные воскресные вечера.
— Примеряла на себя подвенечное платье Уизли?
Гермиона в кои-то веки проигнорировала издевку, не желая отступать от темы разговора.
— А ты? Как ты видел свою жизнь, если бы не было этого противостояния, вылившегося в проклятую двухлетнюю войну? — Она смотрела на него, чувствуя, как из глубин памяти наружу рвется кое-что важное, полузабытое, то о чем он когда-то рассказывал ей в пыльном кабинете нумерологии. — Когда-то ты говорил, что в одиннадцать лет мечтал быть драконологом. Думаешь, у тебя бы вышло?
— В одиннадцать? — Он усмехнулся. — В одиннадцать я думал о том, что буду жить со страшными чешуйчатыми драконами, а в двенадцать, что стану самым знаменитым в истории игроком в квиддич, а годом позднее, что займу влиятельную должность в Министерстве, а потом… потом я влюбился в тебя.
Гермиона, все так же созерцая пустынные крыши домов через кованую решетку башни, слабо улыбнулась.
— Я порушила все твои планы?
— Нет… ты стала моей путеводной звездой. Я жалею лишь о том, что в момент сомнений я сам же ее и погасил.
Он смотрел на то, как сеяло туман ее морозное дыхание, и пытался понять не перегнул ли он палку своими литературными сравнениями.
— Ты всегда умел красиво говорить. Однако, не всегда это было правдой.
Лицо Драко на мгновение исказилось, словно от внезапно прорезавшейся боли, слишком много раз он слышал эти обвинения в свой адрес. Малфой схватил ее чуть выше локтя, резко развернул к себе и с исключительной твердостью в голосе опроверг:
— Я никогда. Тебе. Не лгал.
— Не лгал. Всего лишь не открывал в ответах того, что надлежало хранить под печатью секретности, — хлестко выдала она аксиому, которую было глупо отрицать.
— Мерлин, Гермиона! Я не хотел, чтобы ты участвовала во всем этом дерьме. Неужели не понятно?
— Да я уже была в нем по уши!
Воцарилось гнетущее молчание, обстановка, несомненно, накалялась.
— Хочешь правды? Все, чего я ждал от жизни — это одобрения собственного отца. Годами. Мне было безразлично, куда я пойду работать и на ком женюсь, я просто хотел почувствовать на плече его тяжелую руку и услышать столь редкую похвалу. А знаешь, в чем самая большая ирония — единственный раз, когда я видел в его глазах что-то похожее на гордость за сына, был в тот момент, когда я направил на него палочку в побоище под поместьем Руквудов, — выпалил Драко на одном дыхании и сильно сжал губы, видимо, жалея, что не смог промолчать. — Вот такой я человек, Гермиона. И, честное слово, не имею ни малейшего понятия, чем я заслужил то, что в моей жизни появилась ты и всегда оставалась на моей стороне.