– Стой! – окликнули ее.
Но Лена даже не обернулась. Инстинкт самосохранения, дремавший в ней всю сознательную жизнь, проснулся и заверещал пожарной сиреной: «Никаких переговоров с террористами!»
Прежде стеклянные стены офиса еще не видели таких скоростей. Жаль только, что Лена, унося ноги, тоже не увидела одну из этих стен. Клининговая компания отработала на славу: стекло без единого развода и бликов было чище воздуха в Альпах. По крайней мере, до столкновения с носом Фетисовой.
Удар – и Лену отбросило назад, лопатки впечатались в ковролин, а офисный полумрак сменила непроглядная тьма.
– Юля?.. То есть… нет… Лена? – Лицо Томского в ореоле радужного свечения парило перед ней в вакууме и немного двоилось, не переставая при этом быть образцом совершенства.
Лене даже слышалось отдаленное пение ангелов. Если она попала в рай, то он ее вполне устраивал.
– Ян, – выдохнула она с безмятежной улыбкой и лишь тогда ощутила на губах что-то липкое и соленое.
Свечение моментально померкло: вряд ли в Эдеме бывают сопли! Лена дернулась вверх, пытаясь сесть и одновременно вытереть нос тыльной стороной ладони, но в голове зашумело, а желудок мучительно сжался. Фетисова не знала толком, реален ли Томский или это всего лишь плод ее измученного любовью воображения, но ни перед настоящим, ни перед эфемерным шефом она бы не опустилась до тошноты. Медленно выдохнула, вытянув губы маленькой буквой «о», а потом снова заставила себя поднять взгляд.
– Ну хорошо, хоть меня вы узнали. Сколько пальцев я показываю? – Томский, видимо, все же из плоти и крови, поднес руку к ее глазам.
Лена нащупала очки – к счастью, разбилась только одна линза – и надела. Переносица болела зверски, зато присутствие Томского помогало лучше любой анестезии.
По правде говоря, пальцев было шесть. Но хоть зрение Лену и подвело, скромные познания в анатомии никуда не делись, а они гласили: если рука всего одна, то пальцев в ней явно должно быть меньше шести. Нехитрая операция по делению и…
– Три? – выдохнула она неуверенно.
– Ну, слава богу, сотрясения нет. Вы меня так напугали…
– Я в порядке.
– Нет, вам нужно прилечь… – Прежде чем Лена успела возразить, Томский подхватил ее на руки.
Просто раз – и поднял, будто она весила не больше папки с документами. О таком Лена не мечтала и в самых смелых своих фантазиях. Даже в деревне у бабушки, когда она читала дамские романы за неимением других развлечений и представляла Яна на месте всех этих Джейкобов и Ричардов, ей и в голову не могло прийти, что Томский оставит литературных жеребцов далеко позади.
Лена обмякла в крепких руках, боясь вздохнуть. Теперь-то она понимала, почему он регулярно опаздывал на работу – наверное, прокачивал все свои трицепсы и прочие дельты в тренажерке. А как он пах? Лена словно перенеслась на открытую террасу где-нибудь у Средиземного моря. Террасу в окружении кедров с видом на изумрудную безмятежность.
Приличия не позволяли Лене спросить напрямую, какими духами пользуется Томский, зато она отлично знала, чем займется в свою следующую ночную смену: проникнет в кабинет шефа, даже если для этого придется карабкаться на присосках по гладкой стене высотки, и непременно отыщет заветный флакончик. А потом купит себе точно такой же, опрыскает скрипучий диван на съемной квартире и будет еженощно засыпать, воображая на месте одеяла с подушкой эти сильные руки и рельефную мужскую грудь.
Затуманенным взором Лена смотрела на шею Яна, на резко очерченный подбородок – и млела. Ее внутренний фотоаппарат щелкал затвором, как сумасшедший, наполняя папку «Воспоминания. Лучшее» все новыми и новыми файлами. И она бы сохранила еще картинок, если бы Томский не склонился над лаймовым диванчиком и не водрузил на него ватное тельце Фетисовой.
На мгновение его лицо оказалось к ней так близко, что здравый смысл под натиском феромонов взмахнул белым флагом и капитулировал. Не отдавая себе отчета, Лена потянулась губами к Томскому, как молочный теленок к вымени, и неловко поцеловала в уголок рта. И вместе с щетиной Яна Лену кольнула совесть – шеф резко отстранился, и Фетисовой нестерпимо захотелось, чтобы лаймовый диван, подобно растению-людоеду, поглотил ее и переварил без остатка. Нет, вовсе не из-за того, что Томский смотрел на нее как на юродивую. Просто на его безупречной щеке красовался кровавый отпечаток.