– О чем вы?
Вот после этого ей абсолютно точно надо было найти способ вспомнить о Донни. Абсолютно точно.
Его грудь поднялась со вздохом и опустилась на выдохе. Когда он наконец заговорил, делал это очень робко. Как бы извиняясь.
– Мы так называем первый час после получения травмы. Серьезной травмы. Это время, когда… Это промежуток, когда лечение наиболее эффективно.
– О, ясно. – Она опустила взгляд ниже его лица, осознав одну деталь: он не в пижаме, это форма медработника. – Вы доктор?
– Да.
Ух ты, хорошо, что миссис Салас из квартиры 2Б еще спала. Нора почти слышала ее голос у себя в голове. «Доктор, Нора! – воскликнула бы она. – Ты разве не хочешь замуж за доктора?»
Нора прочистила горло, отметая эти мысли. Надо заговорить о Донни. Сейчас неплохое время.
Но вместо этого она спросила:
– Вы работаете в ночную смену?
– Я работаю, когда понадобится, – ответил мужчина, и ей показалось, что она слышит усталость в его голосе. – Все время.
Это прозвучало так… упаднически, то, как он это произнес. Так вымотанно. Она открыла рот, чтобы что-то сказать: что ей жаль, что это, должно быть, очень тяжело. Однако он ее опередил:
– Вы тоже?
– Работаю ли я тоже все время?
Он улыбнулся ей, теперь по-другому. Нора подумала, что эта улыбка как рассвет, хотя вокруг было еще темно. Эта улыбка озарила все мысли в голове девушки: Донни, квартира, дом.
– Вы работаете в ночную смену? – уточнил он.
– Ой, нет. Я просто жаворонок, наверное. Работаю днем. Из дома.
Он этого не спрашивал, верно? Но внезапно этот разговор обрел для Норы характер золотого часа. Тайный, особенный и только для нее.
– О, правда? – спросил он с этой сладостной ноткой интереса в голосе. Он поправил очки, и в эту секунду Нора поддалась абсурдному порыву притяжения к этому мужчине. Она почти пропустила его следующий вопрос.
– Кем вы работаете?
Она улыбнулась ему, в предвкушении пошаркивая ногами по деревянному полу. Ей уже давно не представлялось возможности поговорить, по-настоящему поговорить о своей работе с кем-то, кроме своих коллег. Ей нравилось то, чем она занималась, несмотря на все мигрени, одолевавшие ее в последнее время, новое положение дел и так далее. Ладно. Она ответит на этот вопрос, а затем поднимет тему Донни.
– Я занимаюсь дизайном в…
Но, прежде чем она успела закончить, ее речь прервал крик.
– Что за черт?! – воскликнул мужчина, повернув голову в сторону, во тьму черной уже не-ночи.
Нора не сдержалась.
И засмеялась.
Он посмотрел на нее, снова поднеся руку к груди и мило погладив ее в области сердца. Этого высокого красивого мужчину в очках было так легко испугать, что… ей стало невероятно весело. Она была полностью и искренне им очарована.
– Это кот, – сказала она с нотками смеха в голосе. – Бродяжка. Наверное, один из стаи здоровяков.
Она перестала смеяться, кое-что осознав. Нора не слышала этих котов уже пару недель, с тех пор как…
– Донни, – вырвалось у нее.
Мужчина внизу резко опустил руку.
Повисла долгая неловкая пауза, во время которой душа Норы точно покинула тело. «А вот это уже без меня!» – видимо, сказала она, весело помахав на прощание.
Нора прокашлялась.
– Он… Эм. Он их подкармливал.
Затем повисла новая пауза, еще дольше. И куда более неловкая. Просто ужасное начало разговора о соболезнованиях.
Мужчина снова повернул голову во двор, откуда донесся жалобный кошачий стон, и взялся за перила, словно ища опору. Ей отчаянно хотелось сказать что-нибудь, что угодно, но она понимала, что ему нужна минутная передышка. За последние месяцы ей уж точно потребовалось немало таких передышек. Вот чем хорошо четыре утра, верно? Бедняга.
Ее немного беспокоило, что она никогда его не видела и не слышала о нем от Донни. Но вряд ли это что-то значило. Донни был не слишком разговорчив, ни с кем особо не делился – даже с Джоной, который знал его дольше всех в доме. И работал он до последнего дня: уходил в семь утра и не возвращался до половины шестого вечера. За пределами дома у него была целая жизнь, о которой Нора и не знала. Может, у него была толпа знакомых, просто он их не приглашал.
– А там не было дерева? – прервал мужчина внизу ее размышления.
– Да, – ответила она механически, тут же посмотрев на пустующий участок травы. – Его убрали через пару месяцев после моего переезда сюда в прошлом году.
Она с большой тоской занималась срубом дерева. Это был ее первый поступок как президента жилищной ассоциации и казался таким грозным, роковым, особенно вскоре после смерти Нонны. «Я не хочу, – говорила она всем в страхе, что о ней плохо подумают. – Хотелось бы мне оставить его как есть». Но это дерево сгнило до основания, и, честно сказать, им повезло, что оно само не обрушилось. В конце концов она смотрела, как его убирают: целый день работали пилы, мужчины в грузовиках, а щепки сыпались на землю, как снегопад. Нора не плакала, хотя ей очень хотелось.