Ну что же, кто-то выбирает клетку и сытую жизнь, а кто-то свободу.
* * * * * * *
P.S. Мартовским, пасмурным, в грязных подтеках от тающего снега, днем 2010 года, - я мчалась на своей Блонди по шоссе Революции, (когда-то носившем название Пороховское шоссе). В петровское время здесь стояли пороховые мельницы. Опасное было производство, иногда порох взрывался, и люди гибли. Тогда-то мастеровые и поставили церковь в честь Ильи Пророка, который взошел на небо в огненной колеснице.
Не доехав до церкви, я решила сделать небольшой крюк, еще раз взглянуть на место приюта брошенных домашних животных, вспомнить, как мы с Чулаки, его женой и собаками приезжали сюда в первый день 2000-го года. Въехала на пригорок и остановила машину на том же пятачке. Что я увидела? Хибара, огороженная невысоким глухим забором, выглядела совершенно нежилой, полуразрушенные сараи, помойка, - вот такая картина открылась моему печальному взору. Неприкаянно бродившие на месте сломанных вольеров, бесприютные псы, смотрели на меня настороженно и с надеждой.
Когда-то этот уголок, наверное, от присутствия моего кумира, а еще от сверкающего новогоднего снега, - мне показался почти райским. Теперь здесь было холодно, неуютно. Я как будто снова услышала голос моего писателя: "Не нужно цепляться за прошлое, нужно жить настоящим и ценить настоящий момент".
Глава 6.
Весна, лето 2000.
Фан-клуб.
25 февраля Михаилу Михайловичу исполнялось 59 лет. Подумав, я решила, что поступлю так, как поступают в моей родной Вятке, по крайней мере, все наши знакомые, родственники и друзья: там не ждут приглашений, а по русской простоте душевной идут к имениннику с подарками, цветами и выпивкой. Не правда ли, незваный гость, который хоть и хуже татарина, все же не страшнее полного забвения или равнодушия близких? Так и сделала! Предварительно позвонив, сказав несколько теплых слов, но не спросив позволения, сообщила, что зайду вечером на несколько минут.
В назначенное время Чулаки открыл мне дверь, улыбнулся, поправил очки и пригласил войти, помог снять шубку, а я вручила ему подарок: новенький, скрипуче-глянцевый, цвета темной вишни портфель, со сверкающими застежками. Нина, стоявшая на пороге, всплеснула руками и удивленно ахнула: "Как ты догадалась? Я тоже хотела подарить портфель, но посмотрела на цены - и передумала".
В квартире кроме Михаила Михайловича и Нины была лишь ее родная сестра, маленькая, тихая, и я никак не могла понять, младшая или старшая. Я весело пошутила:
- Когда шла к вам, волновалась, думала, у вас полный дом гостей, боялась, вдруг Путин со Степашиным вино пьянствуют.
Нина стала хлопотливо накрывать на стол - фрукты, салаты, но я просила ее не беспокоиться, я же пришла только на пять минут, к тому же в портфеле нашлось и шампанское и ананас. Михаил Михайлович ловко открыл бутылку и стал разливать всем, кроме меня. Но я взглянула просительно подставила бокал, и мой писатель плеснул мне на донышко спиртного. Нет, водить машину в алкогольном опьянении не страшно, но крайне неприятно. Однажды мне случилось сидеть за рулем после выпитого в общей сложности стакана водки. Пришлось напрягаться, таращиться на дорогу, чтоб не дай бог не нарушить правил и не попасться в лапы гаишников - риск большой, а удовольствия от вождения никакого!
За столом Михаил Михайлович по своему обыкновению молчал. Пришлось тормошить его вопросами.
- Как продвигается новый роман?
((Чулаки писал странный роман о Боге).
-Успешно - не вдаваясь в подробности, ответил писатель.
Еще он показал мне маленьких котят, недавно родившихся. А одного, покрупнее, которого они с Ниной подобрали на улице - посадил мне на колени, и тот, посидев спокойно с минуту, стал кусаться, царапаться, пытаясь удрать. Михаил Михайлович все это время наблюдал за ним с нескрываемой любовью. Наверное, ни на одну из женщин мой писатель никогда не смотрел с такой нежностью.
За все время, пока я находилась в квартире, я не слышала ни одного телефонного звонка. Михаил Михайлович - молчун и затворник, не особенно переживал по этому поводу, вернее вовсе не переживал, но мне бы хотелось, чтоб телефон не умолкал ни на минуту, и желающих поздравить моего кумира было как можно больше. Нет, я ошибаюсь. Во время застолья раздался звонок в дверь. Нина вышла в коридор и вскоре вернулась. Михаил Михайлович даже не поинтересовался, кто это был. А мне вспомнился другой февральский день.
Ровно 10 лет тому назад, я, замирая от волнения, поднималась по лестнице с витыми, чугунными перилами на последний этаж старинного дома на улице Рубинштейна. Дверь распахнул сам Михаил Михайлович. Я пролепетав какие-то пожелания, протянула пакет с подарком, теплым, связанным собственноручно, пушистым шарфом, и встретив равнодушный взгляд, поспешила проститься. Какой жалкой я себя ощущала, когда задумчиво спускалась вниз по ступенькам! Жалкой и униженной. Не разбирая дороги, долго бродила по закоулкам и подворотням, пока не вышла к Фонтанке. Стояла и смотрела в темную, с ледяным крошевом, воду, и весь мир мне казался пустым, темным и холодным.
Вместо пяти минут я просидела больше часа, и даже не заметила, как пролетело время. С Ниной мы простились как добрые подруги, я искренне благодарила ее за радушный прием, за снисходительность к моей восторженности и за понимание. Еще при первой встрече, в январе, когда мы втроем ездили в Ильинку, она спросила меня, как мы познакомились с Михаилом Михайловичем? Я честно рассказала, что много лет назад влюбилась в него с первой строчки, еще не видя и не зная его. Нина задумчиво произнесла: "Хм.. С первой строчки..", - поверить в такое было невозможно. Однако мой бесцветный образ ввел Нину в заблуждение, и спустя некоторое время Михаил Михайлович с недоумением рассказывал, как Нина на удивление по-доброму ко мне относится, такого с ней раньше никогда не было, всегда она была ревнива и насторожена.
- Это не предвещает ничего хорошего, - заключила я мрачно, - лучше бы она меня возненавидела с самого начала, по крайней мере, так все было бы честно, понятно и определенно.
Как выяснилось позже, мои худшие предчувствия оправдались и вскоре "приятное отношение" повернулось обратной стороной, и нам с писателем пришлось конспирироваться при встречах.
Недели через две, Чулаки позвонил и попросил отвезти его в город по делам, а встречу назначил на аллее, недалеко от трассы. Так начались наши конспиративные, хотя и совершенно невинные свидания.
Помню, зима в том году была теплой, - то легкий снежок, то вялый дождик, не зима, а затянувшаяся осень, морозы ударили только в конце февраля, и продолжались весь март, казалось, что весна вовсе не наступит. Я измучилась со своей машиной, которая не хотела заводиться в лютый холод, приходилось снимать аккумулятор, тащить его домой и подключать к зарядному устройству. Держать авто наготове, чтоб в любой момент, по первому требованию сорваться с места, - было не просто, один Бог знает, чего мне это стоило.
Писатель почему-то перестал мне звонить. Я загрустила, но у меня было много спасительной работы, и, с головой погрузившись в нее, - я терпеливо ждала. Наконец, не выдержав столь долгой паузы, набрала его номер. Трубку взял он сам и на вопрос "что случилось, почему он не звонит", Чулаки ответил: "Ездить было некуда". "Такого не бывает. Всегда нужно куда-нибудь ехать" - ответила я, и писатель великодушно попросил меня быть в ближайший вторник у Союза Писателей.
На углу Адмиралтейского и Невского, возле банка, за парковку брали 10 рублей в час, и это была самая близкая и удобная стоянка. Я припарковала свой Гольф среди насупленных, лакированных авто, и спустя несколько минут, мой кумир сидел рядом со мной в машине. Оказывается, за это время он успел побывать в Греции на острове Родос на писательском симпозиуме. Действительно, его лицо и руки покрывал розовый загар, и в моей душе кольнуло незнакомое чувство, похожее на ревность. По дороге мы завели разговор о разных странах, и Чулаки перечислил все места, где ему удалось побывать: Швеция, Финляндия, Норвегия, Турция, ну и еще некоторые соцстраны. Спросила, видел ли он океан? Ответил: "Да, видел, много лет назад, когда был во Владивостоке. Ездил туда по путевке с группой молодых, начинающих писателей".