На следующий день после Сиверской молнии вспышек сигналили беспрестанно. Нашла повод, чтоб позвонить и порадовать писателя, для этого предварительно связалась с новой хозяйкой Кита Сергеевича, выслушала, как он успешно адаптировался в новых условиях, как весел и резв, - и набрала знакомый номер. Разговаривала с Михаилом Михайловичем, и по его напряженному голосу и щелчках в аппарате, - ясно ощущала, что телефон прослушивался (на кухне в квартире Чулаки стоял еще один телефонный аппарат).
Дня через два раздался звонок на мобильный, Чулаки попросил, чтоб я приехала к нему срочно. Приехать срочно -- это впервые.
- Что-нибудь случилось?
-Возникли проблемы с компьютером.
И впервые за все время мне пришлось ответить, что срочно приехать не получится.
Чулаки перезвонил на следующий день и сообщив, что с компьютером все уладил, тут же предложил увидеться во вторник: "съездить по делам".
Во вторник я, в состоянии вдохновения от скорой встречи, мчалась на всех парусах в Металлострой. Не доезжая до поселка, свернула на заправочную станцию, поспешно залила бензин, но... тронуться с места не смогла. Моя машина отказывалась заводиться, не подавая никаких признаков жизни, ни одна лампочка, ни одна стрелка не реагировали на ключ зажигания. В панике начала тормошить всех попадавшихся под руку мужчин, но напрасно. Бросив машину, стала ловить попутку.
Писатель ждал меня, как обычно, на главной аллее. Я пыталась посадить его в такси, но он отказался и поехал в город на рейсовом автобусе, а я, растерянная, поникшая, вернулась на заправочную станцию.
В те последние перед отъездом на юг, дни, странные совпадения преследуют нас по пятам: у Чулаки постоянно ломается компьютер, у меня - машина, между нами вырастает невидимая стена, мы хотим встретиться, но нам все время что-то мешает, словно весь мир и все окружающие предметы ополчились на нас и мстят, а невидимая рука неотвратимо разъединяет: тебе сюда, а тебе - в другую сторону. Даже у портфеля, подаренного мной, с которым писатель не расставался, накануне сломалась застежка, и в последнее время ему приходилось ходить со старым портфелем..
Но не только все окружающие вещи отказывались от нас, главное, от чего впору было сойти с ума, - это разладившийся организм Михаила Михайловича. Тем более это было странно, что крепкая наследственность и здоровый, аскетический образ жизни, - говорили о всех предпосылках жизни долгой, успешной и творчески насыщенной. Проанализировав эту странность, сделала собственный вывод: причиной разлада послужило ресторанное застолье, после которого в считанные дни отказала почка, а спустя некоторое время -- желчный.. Все это наводило на тревожные мысли и догадки. Смелые, слишком смелые, критикующие власть, статьи - публиковал Чулаки, слишком резкие, правдивые слова произносил на собраниях, слишком независимо высказывался, слишком он не вписывался в систему продажной вертикали и, как человек безупречной честности и неподкупности, создавал ненужный, резкий контраст с сильными мира.
Из Союза Писателей Михаил Михайлович звонит дважды, но я ничем не могу его порадовать. Автослесаря медлительны, высокомерны, подолгу отлучаются, задаю вопросы- многозначительно молчат или обрушивают словесный водопад непонятных, автомобильных терминов, я, раздраженная их некомпетентностью, закипаю и срываюсь на грубость. Проходит больше часа, прежде чем я сажусь за руль. По дороге звоню в Союз Писателей, Чулаки все еще там. Встречаемся, и Михаил Михайлович, глядя на часы сообщает, что к 18.00 ему нужно быть на Светлановском проспекте. Если бы я могла знать, что вижу моего кумира в последний раз! Все было бы иначе, и наша встреча могла быть иной, не такой холодной! Если б... Если б...
8 августа звонок на мобильный:
- Анечка, давай встретимся 12-го.
- Обязательно, но до 12 еще далеко, давайте созвонимся.
Еще через день:
- Анечка, давай отменим встречу, я понимаю, тебе некогда, нужно собираться в дорогу.
- Да, как раз 12 -го свекровь приезжает, придется ехать на вокзал, встречать.
На юг мы уезжаем 16-го августа. До отъезда я покупаю в редакции "Звезды" свежий номер с рассказом Михаила Чулаки "Новый аттракцион". Рассказ небольшой, написан в прежнем, традиционном стиле. Как всегда особенно внимательно вчитываюсь в конец рассказа, последним строкам я придаю особенное значение.
"...но механический голос провозгласил: "Двери закрываются", и Степан Степанович поспешно шагнул в вагон, а его поклонница из прежней жизни осталась на перроне..."
Звоню писателю утром, в "наше время", в 10-30. Но трубку сразу берет Нина: "Кажется, он еще спит".
В следующий раз звоню снова в 10-30, но уже с юга, 19 августа, прямо с пляжа, пока мои мужчины купаются в море. Диалог наш грустный, и не совсем для меня понятный. На вопрос, откуда я звоню, отвечаю: "Из Адлера, прямо с пляжа, хочу, чтоб вы услышали шум морского прибоя" (дался мне этот шум морского прибоя). "А я уж испугался, что ты не уехала..." Кольнуло сердце, но быстро отпустило, включив внутреннюю анестезию. Утром следующего дня я хваталась за трубку и.. откладывала.
20 августа.. ..
Хорошо помню те бархатные, южные ночи: мне плохо спалось, а однажды за окном до самого утра, как наваждение, заглушая стрекотание цикад, то приближаясь, то отдаляясь, звучала средневековая кельтская баллада с той самой кассеты, что я подарила писателю в больнице. Слушала мелодию когда засыпала, слушала когда просыпалась, слушала во сне, слушала наяву, она крутилась снова и снова, то громко, то затихая, не начинаясь и не заканчиваясь, по кругу, по кругу..
Если б.... Если б... Не стоило.. Почему... Возможно.. Нужно было...
Смерти нет. Есть трагическое стечение обстоятельств, тяжелая болезнь, несчастный случай, сердечная недостаточность, обширный инфаркт... Смерть как Понтий Пилат, умывает руки и всегда не при чем, всегда перекладывает вину на других. Потому нельзя быть живым и невиновным. Не будь виновных -- не будет и смерти.
"Степан Степанович поспешно шагнул в вагон, а его поклонница из прежней жизни осталась на перроне..."
А на перроне беспокойно, здесь кипят страсти: митинги, протесты, рождения, смерти, взлеты, падения, кризисы и расцветы - словно бесконечный океанский шторм бушует жизнь. "Большой футбол Господень" ускоряется, а счет по-прежнему, равный.
".....в чем сущность существования моего и любого другого - не в деталях биографии, а в самом ощущении жизни, в нахождении в центре своего Я. главное просто быть! И тогда я смело могу представить всю историю как цепь собственных существований. ..... Я увижу будущее - не Сергей Сеньшин, Сеньшин исчезнет и забудется, но родится некто, кто будет жить, кто будет говорить о себе: Я, - и для того будущего Я оно будет единственным реальным настоящим. Что потеряется, что исчезнет? Имя, переживания, - да черт с ними, не такая уж ценность! Будет главное: ощущение жизни и реальности мира.
Что же предпочтительнее: неопределенное долгое существование моей теперешней личности или бесконечный ряд исчезающих и рождающихся Я? Тут все дело в моей личности: стоит ли она того, чтобы ее продлевать? Не будем требовать гениальности, но если бы я как минимум был собой доволен, - тогда, конечно, хорошо бы продлить. Но я же не очень доволен, и как знать: может быть, впереди более удачные варианты".
Михаил Чулаки. "Человек, который не умеет кричать. (Записная книжка Сергея Сеньшина)"
*********
8
8