Одно оставалось неизменно в моей жизни: не смотря на нехватку времени, я продолжала посещать ту же самую, на задворках Купчино, библиотеку, занимавшую первый этаж типовой стеклянно-бетонной коробки. Следуя привычным маршрутом, отмечала новые приметы времени: теперь место партийных лозунгов занимали глянцевые рекламные плакаты, вопиющие о пользе импортного кефира, уличных очередей уже не встречалось, разве что возле обменного пункта валюты всегда кипели страсти, обсуждался курс доллара, кто-то в панике "скидывал" баксы и дойчмарки, кто-то, страшась обвала рубля, - покупал. Сарайчик вторсырья был давно снесен, на его месте стоял новый продуктовый павильон, в котором смуглые продавцы торговали в основном пивом и сигаретами, (и, если верить слухам, кое-чем покрепче), по соседству с павильоном приютилось туристическое агентство, приглашающее посетить экзотические страны, недорого, и даже немедленно, по горящим путевкам! Стеклянные витрины супермаркетов демонстрировали изобилие товаров и продуктов. Место цыганок занимали не менее прилипчивые лохотронщики, наперсточники и рекламщики, предлагавшие буклеты со списком открывшихся новых магазинов.
Только в библиотеке ничего не менялось. Те же простуженные, закутанные в шарфы библиотечные дамы, так же услужливо вынимали для меня из запасников редкие издания (на три дня, не больше!)
Листая "Неву" и "Звезду", искала глазами имя любимого писателя, и если находила новую публикацию - радовалась как собственной победе. Но безудержное желание звонить, говорить с ним, видеть его - уже не охватывало меня как прежде. Я прочла "Гаврилиаду", "Анабасис", "Кремлевский амур", "Харон". В Анабасисе Чулаки описал чувства, страдания бродячего пса так пронзительно, изнутри, словно перевоплотился, словно сам побывал в его шкуре.
После прочтения "Харона", осталось щемящее чувство безысходности. Чтоб разобраться в этой работе, нужно прочесть роман не один раз, медленно и вдумчиво. Итак, "Харон"..
Считаю этот роман последним из лучших произведений, вставшим в ряд с такими шедеврами, как "У Пяти Углов", "Прощай, Зеленая Пряжка!", "Вечный хлеб", "Прекрасная земля". Главный герой, врач хосписа, ежедневно сталкивается с человеческими страданиями и со смертью. Устав задавать себе бесконечные вопросы "почему так несправедливо?!", он сидится за письменный стол и пишет рукопись, в которой берет на себя роль Бога и делает "как надо". Роман получается двуплановый. На первом плане обычная жизнь обычного человека, его работа, неудачи, огорчения. На втором плане - фантазии, проекты, немыслимые полеты.
".. Я принял на себя функции Бога - но я желаю исполнять обязанности Бога, оставаясь зрячим, не уподобляясь слепой судьбе. Я желаю целенаправленно истреблять людей плохих - преступников и опасных сумасшедших - и в то же время сохраняя хороших людей, предотвращая их смерть от рака и инфаркта..."
Нет, не становится совершенным и гибнет переделанный по своему образу и подобию фантастический мир. Наверное потому, что мир, в котором нарушена гармония, уравновешивающая добро и зло - обречен. Уходит в неизвестность земной доктор Савич.
"..Потому-то я и чувствую себя здесь безнадежно чужим - словно галактический странник, нечаянно заброшенный некогда на Землю. Заброшенный и забытый.. И пытающийся хоть немного культивировать окружающих дикарей..."
Из-за неразрешенных проблем, обреченно загнанных в тупик, тяжелых психологических нагрузок на работе, бессилием перед смертью и невозможностью что-либо изменить - в романе чувствуется атмосфера назревшей трагедии. Разъедающая душу вина из-за гибели любимой кошки -- довершает психологический срыв.
Он вообразил, как бродит по ночам, подходит к самым темным личностям с робкой просьбой:
- Убей меня
Или совсем уж вежливо:
- Если вам не трудно, застрелите меня, будьте любезны.
- А зачем?
- Ну, так мне будет удобнее.
- А куда стрелять, в сердце или в затылок?
- Право же, все равно. Как вам больше нравится. Полагаюсь на ваш вкус.
Но любезных исполнителей не находится:
- Вали-вали отсюда! Тихарь нашелся. Мусор переодетый! До чего смешные менты пошли..
Жарким августовским днем 1998 года я ехала по Невскому проспекту, сидя за рулем своего ярко-малинового, лакированного, словно детская игрушка, Гольфа. Душно и пыльно, окно с моей стороны открыто. Поток машин продвигается очень медленно, больше стоим, чем едем, слушаю музыку, глазею по сторонам. Вот какой-то лихач нагло выруливает с Рубинштейна на Невский, ловко продвигаясь между авто, словно расталкивая их. Но чем-то еще привлекает меня этот высокомерный, лиловый Вольво. Внимательно вглядываюсь в пассажира на переднем сиденье. Похоже, это Чулаки! На время теряю Вольво из вида, и вдруг вижу эту машину рядом, слева от меня. Действительно, на переднем сиденье сидит мой кумир, которого я не видела уже лет восемь! Начинаю размахивать руками, жать на сигнал, но слева никакой реакции... Продолжаю клаксонить, жестикулировать, и наконец, водитель Вольво заметив мои знаки, обращается к писателю, тот открывает боковое стекло, и, прижимая плотнее очки к глазам, близоруко щурясь, произносит: "Анечка.." Тут же Вольво срывается с места, теряясь из вида, а я.. мысленно улетаю вслед за ним...
Слышу, как сзади дружно сигналят машины, просто разрываются от вопля. Кому это они, что случилось? Э, да оказывается мне! Впереди меня свободное пространство. Я стою на свободной полосе, интересно, сколько времени?
Прошел месяц или полтора, прежде чем я позвонила в квартиру на Рубинштейна. Меня ждала новость. Безликий, то ли мужской, то ли женский голос невнятно и нетрезво проскрипел: "Переехал". Куда - неизвестно. Тут же начала набирать номер телефона Союза Писателей. Еще новость, да какая: мой кумир занимает должность Председателя Петербургского отделения писателей и по вторникам ведет прием. Раньше Союзу писателей принадлежал красивый особняк на Шпалерной, но он сгорел при невыясненных обстоятельствах, и теперь литераторы ютились в нескольких комнатах третьего этажа на Невском 7/9, куда я и отправилась во вторник.
Забегая вперед скажу: со слов Михаила Михайловича на освободившееся место главы Союза Петербургских писателей он выдвинул свою кандидатуру сам. Но вот как об этом пишет Валерий Попов в своих замечательных воспоминаниях (журнал Звезда 2007 годN 5):
"...Вова Арро, устав от тяжелого бремени председательства, а также обидевшись на некоторых ближайших сподвижников, вдруг начавших цепляться к нему по мелочам, решил до окончания второго срока сложить с себя высокие полномочия, которые были завоеваны нами с таким трудом и таким восторгом совсем, казалось, недавно, и вот... он собрал в редакции "Звезды" наиболее авторитетных коллег, и после короткого совещания осталась одна кандидатура -- Чулаки. Сначала боялись идти к нему из-за его сложного характера, готовясь к трудным пространным разговорам. Но Чулаки даже не стал слушать никаких разъяснений, почти сразу же глухим своим голосом сказал "да" и умолк, видимо, считая всякие разъяснения излишними. Гонцы ушли озадаченные. Вроде ради этого самого и приходили, но все равно он сумел озадачить их.