У поздних романтиков универсальное различие между мужественностью и женственностью получает дальнейшее развитие и обогащение в приложении к историческим, социологическим, лингвистическим, мифологическим и физиологическим проблемам. Однако, в отличие от немецких идеалистов и раннего романтизма, здесь как будто налицо стремление изменить понимание женщины как таковой. Женщина – прежде всего возлюбленная, союз с нею знаменует вступление в ряды истинного «человечества», так она постепенно становится матерью, а отношение к ней воплощается в возврате к «естественному», в новой гармонии на лоне природы. В этом состоит существенное различие между ранним и поздним романтизмом, и дело не только в том, как полагает Боймлер (1926, стр. CLXXVIII), что лишь женщины воспринимали себя как матерей. (См. у Клукхона (1931) изложение взглядов Гёрреса, А. Мюллера[23] и Я. Гримма.)
Просвещение, отрицая различие между полами в человеческой душе и провозглашая равенство полов, понимало под человеком мужчину торгово-ремесленного сословия, однако эта теория все-таки выражала стремление к социальному освобождению и равенству женщин. Буржуазное же общество больше не нуждалось в идее равноправия полов. Именно в этот период должна была появиться теория естественных различий между полами, а из различий в характерах надлежало вывести различие в социальных функциях мужчин и женщин. Даже пусть удалось сформулировать мнения, психологически несравненно более глубокие и во многом более правильные, чем «плоские» (flachen) воззрения эпохи Просвещения, эти теории, при всех возвышенных словах о достоинстве женщин, служили в первую очередь для сохранения зависимого положения женщин, которых требовалось сберегать в качестве прислуги для мужчин.
Ниже будет показано, почему и каким образом классовое общество столь тесно связано с господством мужчины в семье. Но уже теперь должно быть ясно, что общая теория половых различий наверняка выглядела крайне привлекательной в глазах представителей мужского иерархического классового порядка; в том-то, может быть, и кроется объяснение симпатий к исследованию Бахофена со стороны консервативного лагеря. Однако следует подчеркнуть, что Бахофен, наиболее последовательно проводивший принцип половых различий и применявший его к ранним социальным и культурным явлениям, сам, выявляя превосходство и власть женщин, во многом преодолевал потенциальный реакционный смысл этой теории.
Существенная черта романтической концепции состоит в том, что различие между полами выступает в ней не как нечто, обусловленное социально и оставшееся в истории, а как что-то биологически предопределенное и вечное. Притом почти не прилагалось усилий для обоснования естественности мужских и женских качеств. Характер буржуазной женщины признавался выражением ее «сущности», или же какое-либо различие между мужским и женским началами выводили поверхностно, следуя Фихте, который усматривал причину в «естественных» различиях поведения сторон при половом акте[24].
Сведя понятие женщины к понятию матери и одновременно затеяв переход от расплывчатых рассуждений к эмпирическому изучению роли материнско-женского начала в исторической и биологической действительности, поздние романтики придали этим понятиям необычайную глубину. Даже оставаясь сам отчасти во власти представления о «естественности» различий между полами, Бахофен, с другой стороны, приходит к следующим выводам: женская суть возникает из повседневной жизни женщины, из ее ранней заботы о беспомощном ребенке; эта идея небезосновательно была плодотворно использована Бриффо (ср. Fromm 1933а).
Все перечисленные факты, а также многие другие, дают понять, что Бахофен вовсе не был тем «оголтелым» романтиком, каким его хочет видеть группа Клагеса – Боймлера. Матриархальное общество, которое Бахофен велеречиво именует «благообильным», наделяется в его описании чертами (подробнее см. ниже), побуждающими вспомнить идеалы социализма: забота о материальном благополучии и земное счастье народа представлены как одна из центральных идей общества материнского права.
В других отношениях реальность общества материнского права, каким его изображает Бахофен, тоже связана с социалистическими лозунгами и противоположна романтической реакции. Бахофен рисует общество, в котором сексуальность свободна от христианского унижения, как общество первобытной демократии, где материнские любовь и сострадание считались основными нравственными принципами, а причинение вреда ближнему выступало тягчайшим грехом; как общество, в котором частной собственности не существовало. К. фон Келлес-Крауц[25] (Kelles-Krauz 1975, стр. 82) в «Антикварных письмах» замечает, что Бахофен пересказал красивую сказку Афинея о пышном плодовом растении, переставшем плодоносить, и о чудесном источнике, который иссяк, когда люди превратили его в частную собственность[26]. Бахофен часто выступает диалектическим мыслителем, хотя редко проявляет последовательность в суждениях. Например, он говорит: «Деметрическая гинекократия требует для своего понимания более ранних и примитивных состояний, основной закон ее жизни – противоположного закона, из борьбы с которым он вырос. Так историчность материнского права становится залогом историчности гетеризма» (Bachofen 1954, стр. 108 и далее).
24
См. сочинения И. Г. Фихте «Основоположения естественного права согласно принципам наукоучения» и «Система учения о нравах согласно принципам наукоучения» (сочинения в 2 т., СПб., 1993). –
26
Имеется в виду притча из обширного труда «Пир мудрецов» (кн. 3) древнегреческого писателя Афинея из Навкратиса. –