— Так вот, — сказала та, — если будете меня слушаться, то и я болтать не стану. А не поможете мне — тут же выдам обеих. Ну, что вас больше устраивает?
— Да ты только объясни, что ты от нас хочешь! Мы на все согласны! — вскричали девицы.
— Пять дней вы будете беспрекословно мне повиноваться. Не пугайтесь, ничего страшного делать не придется.
— А все-таки?
— Узнаете в свое время. Пока же поживете у меня. Пять дней просидите в трактире, и чтоб на улицу — ни ногой! Знаете, небось: кормежка у меня сытная, кровати мягкие…
— Конечно, Като. Носа за порог не высунем…
— Вот и славно. Но если до субботы хоть одна из вас улизнет, я сразу иду к прево!
— А в субботу?
— В субботу я вас отпущу; одену как приличных женщин, и шагайте себе в крепость Тампль.
Глава 21
ПОСЛЕДНЯЯ ОСТРОТА ДЯДЮШКИ ЖИЛЯ
Пока в трактире «Два болтливых покойника» происходили уже известные читателю события, кошмарный и нелепый спектакль разыгрывался и во дворце Мем. Это было вечером того дня, когда Генрих Наваррский женился на Маргарите Французской, и ночью, во время испугавшей весь Париж ужасной бури… Не будем пока заглядывать в Лувр, где продолжаются грандиозные торжества, о которых позже с восхищением расскажут летописцы; обойдем стороной и особняк Монморанси, обитатели которого совершенно растерялись после таинственного исчезновения обоих Пардальянов; воздержимся и от прогулки по мрачным закоулкам города, где вовсю идет подготовка к чему-то жуткому…
Присмотримся повнимательнее к трем парижским зданиям: к трактиру Като, в котором мы побывали совсем недавно; к храму Сен-Жермен-Л'Озеруа, куда мы поспешим сразу после полуночи; и наконец, к дворцу Мем, резиденции маршала де Данвиля.
В особняке де Данвиля никого не было: маршал со всеми приближенными переселился на улицу Фоссе-Монмартр. На то имелись серьезные причины: во-первых, Анри де Монморанси боялся нападения. Появление во дворце Пардальяна-старшего лишь усилило тревогу маршала.
«Я был своевременно предупрежден, и потому мне удалось поймать Пардальяна, — думал Данвиль. — Однако Франсуа, обезумев от отчаяния, способен ворваться ко мне с большим отрядом своих солдат. Нужно быть осторожнее…»
Во-вторых, дом, в который перебрался Анри де Монморанси, располагался рядом с Монмартрской заставой. Мы помним, что король поручил Данвилю обеспечить охрану всех ворот города. И маршал посылал теперь в караулы своих людей. Если королева-мать узнает о заговоре Гиза, если в столицу войдет преданная государю армия из провинции, в общем, если случится беда, Данвиль через Монмартрскую заставу молниеносно ускользнет из Парижа. Итак, маршал покинул дворец Мем.
Но в тот вечер, часов в девять, там пребывали двое мужчин. Устроившись в буфетной, они поглощали ужин и мирно разговаривали. Кто же так свободно чувствовал себя в особняке маршала? Управляющий Жиль и его милейший племянник Жилло.
Прислушаемся же к их беседе.
— Выпьешь еще? Отличное винцо, — обратился дядюшка к племяннику.
Жилло с наслаждением осушил бокал.
— Замечательное вино. Давненько я такого не пробовал! — заявил Жилло. Язык парня уже заплетался.
Щеки Жилло порозовели, глаза налились кровью.
— Ступай, дорогой, принеси еще одну бутылку из буфета; там можно отыскать вино и получше, — улыбнулся дядя.
Жилло поднялся и отправился за бутылкой; походка его была еще вполне уверенной.
— Эх, мало… Нужно бы добавить, — осклабился дядюшка и вновь наполнил бокал племянника. — Стало быть, во дворец Монморанси ты больше не пойдешь? — осведомился Жиль.
— Не могу я туда возвращаться. — вздохнул Жилло. — Понимаете, там все будто спятили… С того самого дня, как пропал этот старик, который грозил мне язык вырвать…
— Язык вырвать?
— Вот именно. Так он меня пугал, этот Пардальян-старший.
Жилло откинулся на спинку стула и громко рассмеялся. Жиль тоже захихикал. Однако его мерзкая ухмылка не обещала ничего хорошего. Если бы Жилло не был так глуп, он бы сразу почуял неладное.
— Во дворце Монморанси на меня все смотрели с подозрением, — вздохнул Жилло. — Похоже, догадывались, что я приложил руку к исчезновению старика. Надо было уносить ноги, чтобы не лишиться головы. А без головы, понимаете ли, мне остаться не хочется…
Парень, видно, вспомнил о пережитых страданиях и схватился за голову руками, то ли выясняя, на месте ли она, то ли горюя о безвозвратно утраченных ушах. От ужасных воспоминаний он даже протрезвел.
Жиль торопливо подлил парню вина.
— А действовал я ловко! — гордо поглядел на дядю Жилло. — Старый Пардальян доверял мне целиком и полностью!.. Когда я ему заявил, что маршал ночует во дворце совершенно один, этот идиот едва не бросился мне на шею. Эх, жаль бедолагу…
— Жаль?! Он же обещал тебе уши отчекрыжить!
— Правда! Вот подлец!
— Да еще и язык…
— Верно… Пусть теперь попытается!..
Жилло сжал в руке нож, попробовал подняться, однако не устоял на ногах, тяжело плюхнулся на стул и рассмеялся.
— Вижу, ты вполне доволен жизнью, — заметил управляющий.
— Еще бы мне быть недовольным! Да я о таком и не мечтал: вы ведь выдали мне по распоряжению монсеньора тысячу экю!
— И ты решил не возвращаться к Монморанси?
— А вы что, смерти моей хотите?
— Дурак! Там же больше нет Пардальяна…
— Ну и что? Я ведь его обманул. Ох, чует мое сердце, лишит он меня когда-нибудь языка! А мне хочется на свои денежки покутить вволю. Пить да гулять… Мне без языка никак нельзя…
И от жалости к себе Жилло зарыдал.
— А деньги у тебя? Покажи! — проговорил Жиль.
Жилло выложил из пояса на стол золотые экю; монеты зазвенели; глаза Жиля жадно засверкали.
— А ведь это я их тебе отсчитал, — нехорошим голосом сказал дядя, поглаживая худыми пальцами монеты и сгребая экю в кучки.
— И это еще не все; маршал обещал мне больше, — прошептал Жилло. — Да и вы намекнули, что это лишь задаток, на выпивку… А теперь я бы хотел получить остальное…
— Остальное?
— Маршал посулил мне три… да, три тысячи экю.
— Три тысячи… Давай-ка я тебе еще налью, дурак!
Жилло осушил бокал и уронил его на пол. Дядюшка поднялся и устремил на племянника сумасшедший взор. Золото, блестевшее на столе, лишило Жиля остатков разума.
— Идиот! — проскрежетал он. — Зачем тебе три тысячи! Пропойца несчастный!..
— Отдайте мне мои деньги! Монсеньор велел вам… я ему все расскажу… Раскошеливайтесь, дядя!
— Раскошеливаться! — заорал старик. — Ничего ты не получишь! Разорить меня решил?
— Ах вот вы как! — завопил Жилло и сделал попытку вскочить на ноги. — Посмотрим, как отнесется к этому монсеньор…
— Пугаешь? Меня? Ну держись! — мрачно усмехнулся Жиль.
— А что это вы, дядюшка, хмыкаете? Прекратите… Мне жутко… жутко…
Но Жиль уже откровенно смеялся. Он совершенно обезумел, не в силах расстаться с такой кучей денег. Однако и мысль о доносе Жилло приводила управляющего в трепет.
— Ну для чего тебе три тысячи, глупенький? Уступи их мне по-хорошему, — попросил Жиль.
— Вы рехнулись… — пробормотал Жилло, — да я вам…
Но договорить парень не смог: Жиль кинулся на него, затолкал ему в рот кляп, извлек откуда-то веревку и крепко привязал Жилло к стулу. Все это случилось столь внезапно, что Жилло даже охнуть не успел, хотя мгновенно протрезвел. А старик бегал по буфетной и что-то шептал себе под нос. Затем он трясущимися руками сгреб со стола монеты, недавно принадлежавшие Жилло, и спрятал их в шкаф, оставив на скатерти лишь маленькую горстку. Потом Жиль подошел к племяннику и выдернул у него изо рта кляп.
Жилло немедленно заголосил; управляющий терпеливо ожидал, когда парень выдохнется. Тот наконец сообразил, что в пустом дворце кричать бесполезно, и замолчал. Тогда Жиль спокойно сказал:
— Ну, не артачься! Бери пятьдесят экю, а остальное — мне.
Старик осклабился и наполнил свой стакан.
— Прячь пятьдесят экю и сматывайся. И не попадайся мне больше на глаза. Нынче я добрый, а в следующий раз голову откручу!