А Карл все бегал по часовне, бормоча что-то себе под нос. Наконец он остановился перед громадным распятием и взглянул на серебряную фигуру Христа на кресте из черного дерева. Королева подошла к сыну, простерла руки к кресту и хриплым голосом, дрожавшим от мистического экстаза, воскликнула:
— Боже, обрати на меня свой гнев! Прокляни меня, ибо чрево мое породило сына, презирающего Твои законы! Он не желает слышать слов Твоих, пред Твоими божественными очами готов он разрушить храм Господень!
Побелевший Карл отпрянул:
— Мадам, не богохульствуйте!
— Прокляни меня, Создатель! — фанатично говорила Екатерина, — прокляни меня, ибо не смогла я вернуть на путь истинный короля Франции.
— Прекратите же, мадам!.. Чего вы добиваетесь?!
— Смерти Антихриста!
— Смерти Колиньи! — простонал Карл.
— Вы сами назвали его! — провозгласила королева. — Да, сир, вам, как и всем нам, известно, что подлинное имя его — Антихрист. Лжец, на совести которого — жизни шести тысяч смельчаков, павших в кровавых битвах: он жестоко воевал с нами; и сейчас, в Париже, он разжигает огонь ненависти и собирается уничтожить наши святыни!
— Но адмирал у меня в гостях, мадам! Не забывайте об этом, господа!
— Если он не погибнет, то скоро все мы окажемся в аду! — возопила королева.
— Я отправляюсь в Италию, — объявил Гонди. — Мне надо подумать о спасении души.
— Сир, — с поклоном промолвил канцлер де Бираг, — позвольте мне удалиться в мое поместье…
— Клянусь гневом Господним! — проревел маршал де Таванн. — Я предложу свои услуги герцогу Альбе!
— Продолжайте же! — воззвала к присутствующим Екатерина. — Объясните королю, что все благородные люди уедут из Франции. О горе, горе нам! Карл, твоя мать не покинет тебя; ты станешь свидетелем ее погибели! Я закрою тебя своим телом, мальчик мой, и пусть еретики сперва расправятся со мной!..
Королева придвинулась к Карлу и тихо сказала ему на ухо:
— Пусть со мной расправятся, ибо я не желаю видеть, как Гиз, разгромив гугенотов, займет Французский трон…
— Вы все жаждете его смерти! — прошептал Карл. — Все… Ну что ж, убивайте! Прикончите адмирала! Прикончите моего гостя! Прикончите того, кого я называл своим другом! Но тогда уж вырежьте и всех гугенотов Франции, всех до одного… чтобы некому было потом обвинять меня в подлом предательстве! Убейте, убейте всех!..
Лицо короля исказилось, из груди вырвался жуткий, зловещий хохот.
— Ну наконец-то! — радостно улыбнулась королева.
— Наконец-то! — с некоторым раздражением откликнулся маршал де Таванн.
Король рухнул в кресло, сопротивляясь накатившейся дурноте, а Екатерина жестом пригласила придворных в соседнюю комнату.
— Господин маршал, — повернулась Екатерина к Таванну. — Прошу вас сообщить герцогу де Гизу, что король намерен защитить церковь и спасти страну… Мы надеемся на помощь Гиза…
Таванн склонился перед королевой.
— Ступайте же, господа, — произнесла та. — Сейчас — три; я жду вас завтра утром, в восемь. Пригласите сюда Гиза, господина д'Омаля, господина де Монпасье, господина де Данвиля; не забудьте и прево Ле Шаррона. Итак, завтра, в восемь, у меня в кабинете…
Все вышли; остался лишь герцог Анжуйский. Екатерина сжала руку сына, с любовью взглянула на него и тихо проговорила:
— Ты будешь царствовать, дитя мое! Теперь же иди, поспи немного!
— Ах, — пробормотал Генрих Анжуйский, широко зевая, -я бы не отказался, милая матушка!
Он равнодушно позволил матери поцеловать себя; Екатерина знала, что ее обожаемый сын не испытывает к ней теплых чувств, и это глубоко ранило ее каменное сердце… А может, холодность Генриха была карой, ниспосланной королеве за все ее грехи…
Вскоре, очнувшись от грез, Екатерина шагнула к двери и распахнула ее. За ней ожидал Руджьери. Последние три дня состарили астролога на десять лет.
— Час пробил! — воскликнула королева. — Предупреди Крюсе, Кервье и Пезу…
— Да, Ваше Величество! — тихо сказал Руджьери.
— Итак — это случится следующей ночью! Начнем в три. Это самое удобное время. Ты подашь сигнал. Пошлешь кого-нибудь на колокольню церкви Сен-Жермен-Л'Озеруа…
Руджьери задрожал и отпрянул.
— Что с тобой! Ты спятил? — нахмурилась королева.
— Я сам отправлюсь туда, — мрачно заявил астролог. — Это будет погребальный звон по моему сыну… Я сам ударю в колокола…
«Сын… его сын… и мой тоже», — промелькнуло в голове у королевы.
Но она тут же решительно отогнала от себя подобные мысли и поинтересовалась:
— Что с Лаурой?
— Убита.
— А с Панигаролой?
— Неизвестно.
— Разузнай! Он весьма опасен.
Руджьери тихо, будто привидение, выскользнул из комнаты.
Королева присела за стол. Несмотря на позднее время сна у Екатерины не было ни в одном глазу. Она схватила перо и начало быстро писать. Но вскоре рука ее замерла, пальцы выпустили перо… Екатерина сжала голову ладонями и чуть слышно проговорила:
— Мой сын… это был и мой сын…
И королева глухо застонала.
А истерзанный Карл еле дошел до своей опочивальни. Лоб его пылал. Прямо в одежде он рухнул на ложе, но оставаться там не смог. Король вскочил и забегал по спальне, то и дело 5росаясь к окну и выглядывая на улицу: он с нетерпением ждал утра. Его любимые собаки, Несс и Эвриал, обеспокоенно следили глазами за хозяином.
— Что мне делать? Как забыться? — шептал Карл, а все его тело сотрясала мелкая дрожь.
Он зажег все светильники в комнате, подошел к застекленному шкафчику и достал оттуда рукопись:
«Может, заняться моей книгой?» — подумал Карл.
Манускрипт, который он держал в руках, носил название «Королевская охота» [12]. Карл механически перебирал страницы трясущимися пальцами, и взгляд его задержался на последней фразе. Она начиналась со слов: «Чтобы затравить зверя…»
— Вот именно! Затравить! И учинить чудовищную расправу! — прохрипел Карл и кинул рукопись на полку шкафчика.
За спиной короля раздалось сердитое ворчание.
— Кто это? — дико закричал король, стремительно оборачиваясь.
Но он увидел лишь Несса, собственную борзую. Пес хотел приласкаться к хозяину. Обе собаки, подняв головы, вопрошающе смотрели на Карла.
— Ах, это вы… — всхлипнул тот. — Вы ведь охотничьи псы… Тоже мечтаете затравить кого-нибудь?.. Тоже жаждете крови?.. Убирайтесь!
Испуганные собаки с жалобным визгом отбежали подальше. Карл зашатался, взмахнул в воздухе руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, и упал на пол. Пальцы его скребли ковер, глаза закатились, на губах выступила пена.
— Ко мне, на помощь… — хрипел король, — Гиз хочет моей смерти! Смерти Колиньи! И всех гугенотов! Чтобы громоздились горы трупов! Убивайте же, убивайте… Пусть пытают этих Пардальянов… пусть вырвут у них правду… Коссен! Схватить… схватить королеву-мать! Остановите наконец… Умираю! Господи, кровь! О Боже, я весь в крови! У меня на лбу кровавый пот! Помогите мне, доктор Амбруаз, помогите!.. Мне нечем дышать! Ко мне, эй, кто-нибудь, сюда! Они зальют, зальют меня кровью!.. Мари, бежим, Мари! Укроемся в башне Нотр-Дам… Нужно спешить, Мари… О, я сейчас захлебнусь в крови!..
Целый час терзали короля ужасные видения. Но наконец дыхание его стало ровным, он забылся тяжелым сном.
Король проснулся утром. Он так и остался лежать на ковре, не в силах подняться, чувствуя усталость и тяжесть во всем теле. Обе его борзые устроились рядом и лизали хозяину руки. Карл тихонько погладил собак, потом с трудом встал…
— Господи! Иисусе сладчайший! — прошептал несчастный юноша. — Может, это был только сон, страшный сон!
Всю свою веру и надежду вложил Карл в эти слова.
Глава 27
ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ
В то время, когда в Лувре проходил этот жуткий совет, на котором незримо присутствовали и наши читатели, оба Пардальяна спали, прижавшись друг к другу, на куче сена в камере тюрьмы Тампль. На следующее утро, то есть в субботу 23 августа, их должны были отвести на допрос с пристрастием. А это означало лишь одно — мучительную смерть…