Лишь 20 декабря, холодным и снежным вечером, маршал де Монморанси вернулся в замок, а 6 января отдал приказ распустить ополчение. Зима прошла спокойно. По просьбе маршала свадьба Лоизы и Пардальяна была назначена на апрель.
Пока Франсуа де Монморанси и шевалье де Пардальян наводили порядок в провинции, здоровье Жанны де Пьенн явно улучшилось. Красота ее вновь стала ослепительной, бледность пропала и исчезла грусть, которая не покидала глаз Жанны де Пьенн с тех самых пор, как ее прозвали Дамой в трауре. Теперь они лучились счастьем, а на губах играла ласковая улыбка.
Увы! Жанна была счастлива в мечтах! Безумная женщина улыбалась лишь грезам!
Лоиза тоже чувствовала себя лучше, рана, нанесенная ей Моревером, зажила, хотя и не так быстро, как рассчитывали доктора. Во всяком случае, когда маршал и шевалье возвратились в замок, лишь чуть заметный розовый шрам напоминал о том, что девушку ударили кинжалом.
Лоиза выглядела хорошо, гораздо лучше, чем раньше. Маршал изумился, заметив, как она оживлена, какой румянец играет у нее на щеках. Но порой девушка резко бледнела и начинала дрожать; однако приступы продолжались минуты по две и не казались опасными.
Изменился и характер Лоизы. Она всегда была немного склонной к меланхолии, а теперь вдруг стала безудержно веселой, иногда эти взрывы веселья даже страшили шевалье.
Лишь оставаясь одна, Лоиза прижимала руки к груди и бормотала:
— Огонь… меня сжигает медленный огонь…
25 апреля в присутствии всех родовитых дворян провинции, под звон колоколов Монморанси и гром праздничного салюта в парадной зале был подписан брачный контракт.
Накануне маршал сказал Пардальяну:
— Мальчик мой, вот дарственная грамота и все документы: к вам переходит во владение Маржанси и титул графа. Примите этот дар в знак моего искреннего расположения к вам.
— Монсеньор, — ответил Жан. — Я унаследовал имя Пардальян от отца, которого люблю и которым восхищаюсь. Я нищ, у меня нет ни гроша, ни локтя земли, все мое богатство — это честное имя, и я бы хотел, ведя под венец вашу дочь, остаться тем, кто я есть — просто шевалье де Пардальяном… Может быть, позднее я приму титул графа де Маржанси.
Это было произнесено с такой спокойной гордостью, что маршал понял и не стал спорить. Он сердечно обнял шевалье и, не говоря ни слова, спрятал документы в шкатулку.
Перед бальи, огласившим брачный контракт, перед всей знатью провинции Жан подписался коротко — шевалье де Пардальян.
После церемонии состоялся блистательный праздник, вполне достойный рода Монморанси. Вечером гости разъехались. Венчание же должно было состояться на следующий день в храме, в узком кругу, так как жених носил траур по отцу.
Наконец наступило утро 26 апреля. Это был солнечный весенний день. Благоухали кусты шиповника, нежной зеленью покрылись леса вокруг Монморанси. Все вокруг цвело: яблони и вишни стояли точно в белой дымке. Зацвела сирень, распустились фиалки и ландыши. Все вокруг превратилось в прекрасный и нежный, очаровательный сад.
Но на маршала нахлынули тяжелые воспоминания. День 26 апреля навсегда остался в его памяти. Двадцать лет назад в часовне Маржанси он взял в жены Жанну де Пьенн! И той же ночью умчался в Теруанн… навстречу войне… навстречу неизвестности и боли…
Наступил вечер. Пробило одиннадцать. Маршал дал сигнал к отъезду. Обряд должен был состояться не в замковой часовне… Лоиза и Жанна сели в экипаж. Маршал и Пардальян вскочили на коней. Они ехали, залитые ясным лунным светом, и, наконец, остановились возле небольшого и небогатого храма.
Часовня Маржанси, как и двадцать лет назад… Венчание в полночь, как и двадцать лет назад…
Почти те же лица!.. Несколько крестьян… У алтаря — очень старая женщина, кормилица Жанны… Священник приступил к совершению таинства.
Пардальян и Лоиза замерли, держась за руки. Они смотрели друг другу в глаза, трепеща от неземного счастья. Маршал с волнением вглядывался в лицо Жанны. Может, память ее восстановится? Может, бедняжка обретет хоть каплю счастья?
Новобрачные обменялись кольцами. Священник произнес заключительные слова обряда. Лоиза и Пардальян стали супругами!..
И тогда, подобно Жанне и Франсуа, которые обратились за благословением к господину де Пьенну, Лоиза и Пардальян инстинктивно повернулись к бедной безумной и опустились перед ней на одно колено…
Дорога из Монморанси в Маржанси оставила Жанну де Пьенн совершенно равнодушной; женщина как всегда пребывала во власти тех сумрачных грез, что никогда не покидали ее.
Когда они приехали на маленькую площадь Маржанси и остановились перед старым домом, где Жанна столько лет прожила с отцом, несчастная женщина, обведя взглядом столетние каштаны, под сенью которых прошло ее детство, вздрогнула, в глазах ее мелькнуло удивление… Но вскоре они, как обычно, стали пусты и равнодушны. Напрасно Франсуа с надеждой смотрел на Жанну. Ему оставалось только взять ее за руку и ввести в храм.
Во время венчания Жанна переводила взгляд со священника на старую кормилицу, заливавшуюся слезами. В какую-то минуту она вдруг провела рукой по лицу, губы ее зашевелились… казалось, ценой неимоверных усилий она пытается что-то вспомнить… Глаза несчастной заблестели, словно что-то сломалось в ее мозгу.
Внезапно она увидела перед собой Лоизу и шевалье, преклонивших колени.
— Где я? — прошептала Жанна.
— Жанна! Жанна! — взмолился Франсуа.
— Матушка! — произнесла Лоиза, поднимая на мать прекрасные глаза, блиставшие слезами.
Бедная больная выпрямилась. Секунды две, которые показались собравшимся в храме вечностью, она обводила взглядом все вокруг. Потом она заговорила. Голос Жанны звучал ясно и громко:
— Храм Маржанси?.. алтарь… А это кто? Моя дочь? Боже, неужели это ты, Франсуа?.. Я сплю… Нет, я уже умерла и вижу все это из глубины могилы…
— Жанна!
— Матушка!
Крик Лоизы и Франсуа потряс своды храма.
А Жанна повторила:
— Я уже умерла!
С этими словами она без сил упала в кресло, как некогда ее отец, господин де Пьенн. Жанна попыталась поднять руку, словно благословляя дорогих ей людей, что рыдали у ее ног… Потом глаза ее широко раскрылись и остановились на Франсуа… Они сияли неземной, божественной любовью и немыслимым счастьем… и все!
Франсуа поднял Жанну на руки, отчаяние сдавило ему горло, а голова женщины без сил упала на его плечо.
И тогда раздался торжественный и скорбный глас священника, только что совершившего обряд венчания:
— Господи! Прими в лоно твое рабу твою… она много страдала и умерла, страдая… умерла от любви!
Прошел месяц. Однажды, прекрасным майским вечером, когда последние пурпурные лучи солнца заливали сад, Франсуа де Монморанси, в глубоком трауре, прогуливался у стен замка. Он присел на каменную скамью, под сенью огромного куста жимолости.
В конце аллеи прошла пара: это гуляли Жан с Лоизой. Они медленно шли, обнявшись, среди цветов и вечернего благоухания. Супруги остановились и обменялись долгим поцелуем.
Глаза маршала наполнились слезами. Он закрыл лицо руками и прошептал:
— Дети мои, будьте счастливы!.. Что-то Лоиза последнее время вся горит!.. И глаза у нее странно блестят!.. Разве я не достаточно заплатил за их счастье? Неужели мои страдания не кончились?..
Нет… Нет… Дети, дорогие мои дети, пусть после стольких лет несчастий и горестей судьба улыбнется вам. Я же, любуясь вашим счастьем, обрету в нем утешение…
Он поднял голову и посмотрел на влюбленных: они шагали, обнявшись, по аллее, потом исчезли за огромным кустом ярко-красных роз…
Тогда слабая улыбка появилась на губах Франсуа де Монморанси…
Он встал, проводил взглядом Жана и Лоизу и прошептал слова, в которые люди веками вкладывают все свои надежды и все свои сомнения:
— Кто знает… Может быть…