К настоящему моменту Сигюн в студии уже четыре месяца, вес почти доходит до отметки «здорова», а она уже не выглядит, как груда костей. Ее дергает заикнуться на сегодняшнем перерыве, что она все еще не ест сладкое, и теперь Локи стоит перед ней с улыбкой чеширского кота, зажимая у станка, и качает перед лицом упаковкой печенья.
— Только посмотри на него! — приторно восторгается он. — Такое аппетитное, шоколадное. Так и манит орешками, скрытыми внутри. Давай, — его глаза сверкают. — Я же знаю, что ты хочешь его.
Сигюн еле сдерживается. Боги, дайте ей терпения! Как можно быть настолько невыносимым?! Она переводит взгляд с шуршащей перед носом упаковки на довольное новой издевкой-игрой лицо и отводит его руку в сторону.
— Так. Хватит намеков на секс.
— Но это же чистый секс! — победно вскидывает брови Локи. Ухмылка становится только шире. — Не делай вид, будто это не так.
Он резко разрывает упаковку, и Сигюн задыхается от бросившегося в воздух стойкого шоколадного запаха. Она не чувствовала этого запаха ровно с того момента, как вес стремительно пошел в минус.
— Господи, — с придыханием вырывается у нее.
— А я о чем, — ухмыляется он. — Давай. Потрогай его.
Ее пробирает на смех.
— Ты серьезно?.. — она скептически выгибает брови.
Почему, черт возьми, это звучит так пошло?..
Локи выглядит как чертов змей искуситель с яблоком, и ему это явно доставляет непомерное удовольствие.
— Ну же, давай, потрогай.
Сигюн усмехается, но смотрит на шоколадный бок, как на злейшего врага. Или самого сильного страха. Сладкое. Внутри все опускается, а сердце учащенно бьется о грудную клетку. В одной маленькой ароматной печеньке 245 калорий. Убийственная доза.
— Это не убьет тебя, — саркастично скалится Локи, будто прочитав мысли.
Сигюн хмурится. Он хочет поймать ее на слабо? Она глубоко вздыхает и мучительно медленно поднимает руку. Пальцы едва смыкаются на глазури. Сигюн тут же отдергивает руку, будто ее может ужалить.
— Все? — его отчаянно забавлять эта ситуация. — Ладно. А теперь кусай.
— Что?! — испуганно распахивает она глаза.
— Кусай, — как ребенку повторяет он, подтягивая печенье ближе ко рту.
Сигюн резко шарахается назад, больно впиваясь спиной в станок.
— Я не буду.
— Давай же, милая, — смеется он. — Ради меня.
— Ради тебя? — вскидывая брови, зло усмехается Сигюн. — Серьезно?
Это, кажется, еще один повод не делать этого.
— Конечно. Я же твой любимый хореограф.
— «Любимый»? Ты в курсе, что тебя все ненавидят?
— Ну, от ненависти до любви один шаг, — елейно скалится он. — Давай. Докажи мне, что ты выздоровела. Докажи мне, что ты можешь занять свое место в моей труппе.
— Я не собираюсь тебе ничего доказывать!
— Хорошо, милая. Поставим вопрос по-другому: либо ты кусаешь, либо катишься отсюда.
Локи с улыбкой вскидывает брови и вертит печеньем прямо у ее рта. Сигюн смотрит на них обоих с ненавистью. Какой до невозможности мерзкий ублюдок! Ей так хочется его ударить, господи!
Ладно. Она сможет. Она тянется к этому проклятому печенью в его руке, чувствуя, как адреналин в крови превышает максимальную отметку. Она сможет! Губы трясутся, как в припадке, а в виске отбивает чечеткой. По пазухам ударяет сладким запахом, а по спине проходит озноб.
— Я не могу… — Сигюн качает головой, отстраняясь. На глаза проступают слезы, а дыхание учащается. Локи выглядит разочарованным. И это бесит! — Я не могу, ясно?! — она срывается, со всего размаху выбивая из его руки сладость. — Отвали! Чего ты вообще ко мне привязался?! Хочешь, чтобы я свалила?! Отлично!
Сигюн поднимает руки в жесте «сдаюсь» и рвется к выходу, но ее болезненной хваткой на плече возвращают на место. Между черных бровей залегает глубокая складка, не предвещающая ничего хорошего. В зеленых глазах вспыхивает ярость.
— «Хочу, чтобы ты свалила»? — вкрадчиво спрашивает он. — Я сейчас не ослышался? Ты маленькая неблагодарная девчонка! Я согласился взять тебя в труппу, хотя по всем правилам должен был отказаться! Ношусь с тобой, как с фарфоровой куклой, уделяю свое личное время и что слышу вместо благодарности?!
— Благодарности?! — Это он вот сейчас серьезно?! — Ты только и делаешь, что издеваешься над всеми и унижаешь их! Все, что ты дал мне, — это чувство еще большей ущемленности! Ты не перестаешь напоминать о том, что я тощая, больная, неполноценная, что я не могу есть! Вот эта хрень с печеньем, ты думаешь, это смешно?! Думаешь, это так просто?! Вы все повторяете одно и тоже: «О, разве это так сложно? Просто ешь». Катись к черту! Я не просила тебя бегать за мной!
— Закрой рот! — шипит он сквозь зубы, и Сигюн передергивает.
На секунду становится дико страшно, так что сердце пропускает удар. Лишь на секунду. Сигюн замахивается для пощечины, но Локи ловко перехватывает ее руку почти у самой щеки. И выражение его лица по-настоящему пугает.
— Вот это сейчас было явно лишнее, — блекло проговаривает он. — Мир несправедлив. Я хочу умереть. Бла-бла-бла, — в каждом слове сочится яд. — Нет смысла винить всех подряд, милая! Хочешь знать, почему я «бегаю за тобой»? — вскидывает бровь он. — Потому что я хочу тебя. — Сигюн передергивает. Чего?.. — Тебе было двадцать, ты была на пике своей карьеры. Один выход на сцену — и все сердца публики твои. Каждое движение идеально выверенное, точное, произведение искусства. И посмотри, что с тобой сейчас! Прошли месяцы с твоего появления в моей труппе, а ты все равно не можешь дожить до конца репетиции, потому что твое тело продолжает пожирать само себя. Думаешь, я хочу это видеть? Я хочу выпустить тебя на сцену. Показать, как одно из своих лучших творений. Но все, что я пока могу, это… — он морщится, откидывая ее сожалеющим взглядом. Сожалеющим не по ней, а по ее упущенным возможностям.
И Сигюн опускает голову, кусая губу.
— Прости…
Она неровно выдыхает, глотая слезы, и упирается лбом ему в грудь. Ей больно. Ей обидно. Он взращивает в ней чувство вины, которое ей совсем не нужно, и Сигюн это злит. Она знает, что он прав и неправ одновременно. Но она ничего не может с собой поделать.
Сигюн чувствует, как его грудь высоко поднимается и опускается. А следом рука, отпустившая запястье, ложится на талию. Пальцы поглаживают кожу через плотно облегающую ткань купальника. Слезы пересыхают. Так. А вот это уже слишком. Сигюн замирает в его руках, отчаянно пытаясь понять, как все зашло в тупик под названием «Локи». Он вроде бесил ее еще секунд тридцать назад, а сейчас обнимает. А ее собственная рука обхватывает его бицепс. Кошмар… По телу проходится приятная дрожь. Это. Не. Хорошо. Нет смысла отрицать, что, когда Локи молчит, он очень и очень волнует. Особенно, когда находится так близко. Сигюн делает глубокий вдох и безбожно краснеет, улавливая смесь мускусного запаха, геля для душа и дезодоранта. Как можно быть такой отвратительной язвой и одновременно таким горячим мужчиной? Это просто несправедливо…
— Ладно, — она медленно отстраняется, выпутываясь из его объятий, и слабо усмехается: — Кажется, это зашло слишком далеко…
— Думаешь? — лукаво вздеривает бровь Локи.
— Уверена.
Через три дня, когда она все же откусывает ничтожно маленький кусок печенья из его рук, он доказывает ей, что она ошибалась, — он целует ее.
Его рот, безжалостный и напористый, заставляет ее задыхаться. Руки, жадные и властные, охватывают каждый дюйм тела. Почти сравнимы по своей наглости с языком. Но ни каким образом с тем, что Локи делает пальцами.