Джой еще немного понаблюдала за танцующими, потом взгляд ее устремился дальше – к пляжу. Белый песок серебрился в лунном свете, шезлонги расставлены аккуратными рядами в ожидании любителей утреннего загара. Она заметила парочку, которая пристроилась на одном из шезлонгов. Джой блуждала взглядом по всему побережью, но внезапно остановилась на небольшом строении. А ведь она совсем забыла про водные лыжи!
Винстон оказался вполне приличным любовником, немного примитивным, но все же лучше, чем ничего. Они лежали на кровати Джой, сплетенные в объятиях, когда Эвелин и Нат вошли в свою комнату. Джой не побеспокоилась даже закрыть свою дверь в ванную.
– Джой? – Это был голос матери.
– Ну? – Она не сдвинулась с места, а когда это попытался сделать Винстон, удержала его ногами. Она услышала, как мать идет через ванную в ее комнату.
В спальне Джой было темно, поэтому она увидела мать раньше, чем та ее. Когда же глаза Эвелин привыкли к темноте и перед ней предстала сцена, которую дочь специально приготовила, она издала какой-то сдавленный звук, похожий на стон, но не проронила ни слова.
– Теперь можешь идти, – сказала Джой Винстону.
Он тихо и быстро поднялся, нацепил свои плавки и вышел. А Джой подумала: интересно, сколько раз он попадал в такие ситуации? Наверняка много. Должно быть, он считает их неизбежными издержками в работе.
Абсолютно голая Джой поднялась с кровати, медленно прошла через комнату к ванной и захлопнула дверь прямо перед носом матери.
– Спокойной ночи, мамочка!
На следующий день по настоянию матери они все уехали. А через неделю, опять-таки по требованию Эвелин, Джой оказалась на приеме у психиатра.
5
Офис доктора Ричарда Сполдинга был расположен в красивом современном здании из темного камня.
Джой нажала на кнопку звонка, услышала в ответ сигнал и толкнула дверь в кабинет. Она оказалась в большой квадратной комнате с высоким потолком, украшенным лепным орнаментом в стиле конца прошлого века. Светло-бежевые стены, на полу – темно-синий ковер, мебель добротная и явно дорогая. Если бы Джой спросили, какого мнения она о докторе Сполдинге, она не задумываясь ответила бы: он весь бежевый.
У него была смуглая кожа, светло-каштановые волосы, светло-карие глаза. На нем ладно сидел коричневый твидовый пиджак и песочного цвета габардиновые брюки. Лет сорока, невысокий и слегка полнеющий.
– Вы и есть промыватель мозгов, не так ли? – сказала Джой.
Доктор Сполдинг ничего не ответил. Он закрыл за ней тяжелую дубовую дверь, и они остались в кабинете одни. Он указал ей на кушетку, а сам разместился в кожаном кресле, положив ногу на ногу и при этом тщательно поправив брюки. Заметив его движение, Джой решила, что он – гомик.
– Вы что, голубой? – спросила она.
– Располагайтесь на кушетке, так вам будет удобнее.
Джой села, но не легла, хотя имелось в виду, что надо лечь. Передразнивая доктора, она тоже скрестила ноги, демонстративно поправив свою мини-юбку.
– Я бы попросил вас лечь, – сказал Сполдинг, – так удобнее работать.
– Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь меня усыпить? – Джой изобразила зевок, а сама подумала, как далеко она зайдет со всеми своими штучками.
– Я собираюсь помочь вам, – ответил он. Джой обратила внимание, что и голос у него какой-то бежевый.
– Замечательно, – сказала Джой. – Мне крупно повезло. – Она откинулась на кушетку и приготовилась игнорировать все указания доктора: она ждала, что он попросит ее то сесть прямо, то лечь, или же станет выспрашивать подробности ее несчастного детства, или заставит признаться, что она ненавидит мать и хочет убить отца. Но он ничего не говорил. Джой стало раздражать его молчание.
– Вы что, не собираетесь ни о чем меня спрашивать? – обратилась она наконец к Сполдингу, совершенно разозленная, что никак не может выиграть это «сражение».
– Может, вы сами хотите мне что-то сказать? – ответил тот ровным и спокойным голосом.
– А идите вы… – сказала Джой и поклялась себе больше не произнести ни слова. Она жутко злилась на мать, что та заставила ее пойти к психиатру, будто чокнутую. Этот Сполдинг может резать ее на куски, может вкалывать любые наркотики – даже под дулом пистолета она не скажет больше ни слова. Ни словечка!
Так прошло сорок пять минут. Наконец доктор Сполдинг встал:
– Прием окончен. Придете ко мне в четверг.
– Думаю, вам должно быть интересно, почему я молчала, – сказала Джой. Направляясь к двери, она намеренно задела его грудью.
– Мы обсудим это в следующий раз, – ответил тот.
Прежде чем она успела открыть рот, он уже закрыл дверь, оставив ее одну в большом мраморном фойе.
Эвелин не могла сдержать нетерпения.
– Что тебе сказал доктор, дорогая? – спросила она в ту же секунду, как Джой переступила порог дома.
– Ничего. А что он должен был мне сказать? Я не псих.
Джой бросила это на ходу, не оборачиваясь, направляясь через гостиную в свою спальню.
– Но никто этого и не утверждал… – начала было мать, но тут Джой с такой силой захлопнула дверь, что штукатурка посыпалась и белыми снежинками легла на ковер. Ничего. Лидия уберет.
Джой попыталась вообразить себя убийцей. Она залезла на подоконник в своей спальне и стала разглядывать людей, проходивших внизу по улице. Она согнула правую руку в локте, выставив указательный палец, левый глаз прищурила, а правым сосредоточилась на указательном пальце. В качестве жертвы она выбрала женщину средних лет, явно обеспеченную, прогуливавшую пару миниатюрных собачек, – кажется, такс. Джой тщательно прицелилась и нажала на курок. Женщина в диком изумлении глянула вверх, ноги ее подкосились, и она медленно, очень медленно стала оседать на тротуар. Она не издала ни звука. И крови не было. Только черная дырочка на левой груди. Собачки ничего не заметили, они продолжали поливать металлический столб со знаком «Стоянка запрещена».
В следующий час она «убила» троих: посыльного – негра, который разносил по адресам букеты цветов; импозантного мужчину с седыми усами, который нес большую картину, обернутую в плотную бумагу и перевязанную белой бечевкой, и девушку с золотистыми волосами, в очках-хамелеонах. Все они «умерли» беззвучно.
– Я убила четырех человек, – сказала Джой в четверг.
– Вот как? – поинтересовался доктор Сполдинг.
Джой ждала его более бурной реакции и живого интереса. Его холодность и спокойствие вывели Джой из себя:
– Вам когда-нибудь говорили, что у вас вместо мозгов дерьмо?
– Очень часто, – сказал доктор Сполдинг спокойно.
Джой представила себе, что у психиатра наверняка есть благодарные пациенты. Они конечно же шлют ему открытки к Рождеству. Но она больше ничего не скажет. Почему она должна быть откровенной? Почему она должна тратить на него свои силы?
Оставшееся до конца приема время они провели в полном молчании. Доктор Сполдинг встал, открыл дверь, и Джой вновь оказалась в мраморном фойе. Она взглянула на свои часы с изображением Микки Мауса: было без десяти пять.
И у этого промывателя мозгов – в голове часы. Что-то там кукует у него в башке.
Джой ненавидела доктора Сполдинга, ее бесила одна только мысль, что придется вновь идти сюда. С помощью Иви она наврала ему с три короба, а он был настолько туп, что всему поверил и продолжал задавать ей идиотские вопросы. Только кретин мог быть так легко одурачен ее враньем, значит, доктор Сполдинг он и есть. В июне она окончательно решила, что с нее хватит этого бежевого промывателя мозгов. Она спросила отца, как он считает, продолжать ли ей эти посещения. Тот ответил, что побеседует со Сполдингом, потом они решат.
– Такой вариант тебя устраивает? – спросил он.
– Только если к нему пойдешь ты, а не она. – Джой имела в виду мать.
На следующей неделе Нат встретился с доктором за ленчем и потом рассказал об этом дочери.
– Сполдинг говорит, что ты очень враждебно настроена, а по натуре зажата и агрессивна.