Выбрать главу

Поговорить не удавалось, их все время прерывали: то кто-то заходил с очередным вопросом, то кому-то надо было что-то согласовать, телефоны звонили, не умолкая. Наконец Джой попросила Барбару запереть ненадолго дверь и снять телефонные трубки. Она хотела побеседовать с ней с глазу на глаз.

– Не знаю, правильно ли я поступаю, – начала Джой и пересказала всю историю со шлюшкой из «Максвелл-бара», услышанную от отца.

Барбара слушала молча, не перебивая, предоставив Джой возможность закончить свою взволнованную речь.

– Ты не должна была мне это рассказывать, – сказала она потом. – Мне бы хотелось, чтобы этого разговора не было.

– Извините, наверное, я виновата. Но я все время думала, что же мне делать. Хотелось поступить правильно. Скорее всего, я зря все это затеяла. Еще раз извините.

До того как Джой позвонила Барбаре и договорилась о встрече, она долго размышляла и сомневалась. И все-таки в конце концов решила, что той лучше все знать. Может, и мать-то была бы сейчас жива, найдись кто-то, кто вовремя сообщил бы ей обо всем, дал возможность что-то предпринять, побороться за себя, заставить Ната обратить на жену внимание. После смерти матери она все чаще и чаще задумывалась о прошлом, вспоминала их жизнь. И о том, что она знала о любовницах Ната, и как их с отцом забавляло тайком перешептываться о его грязных делишках. Им нравилось делать мать чужой, посторонней. Джой вспоминала: каждый раз, когда Нат «побеждал» Эвелин, ей было приятно видеть «поражение» матери, ее неспособность защитить себя. Они с отцом как бы заключили союз против «нее», не допуская в их мир. Джой вдруг поняла, почему она всегда обращалась именно к отцу: она знала заранее, как он поступит – сделает все наперекор матери. Вот если бы можно было вернуть то время, то она, Джой, все бы изменила. Но ничего уже не переделаешь. Никогда.

И хотя Барбара ей не мать, она не хотела, чтобы все повторилось. Прошлое научило ее кое-чему. В этот раз она была уже на стороне «жены».

– Пожалуйста, Джой, никогда больше не рассказывай мне ничего подобного. – Джой видела, что Барбара действительно сильно расстроена, и пожалела о своих словах. Получается, какой бы выбор она, Джой, ни сделала, всегда оказывается не права.

– Я знаю, ты хотела как лучше. Но давай забудем этот разговор, о'кей?

– Да.

Барбара проводила Джой до двери и попрощалась, а девушка про себя подумала: интересно, что она за женщина на самом деле? Внешне она всегда сдержанна и спокойна. Но что за этим скрывается? Какой ценой достается ей это самообладание, такая внутренняя дисциплина?

Пока Джой, размышляя, спускалась вниз на лифте, Барбара подняла трубку и позвонила в «Плазу».

Элрой Свенсон в прошлом был ковбоем из штата Вайоминг, он даже пробовался в рекламе сигарет «Мальборо». А сейчас его роман о маньяке-убийце и шерифе из Техаса, который пытается ему помешать и в конце концов одерживает победу, вошел в первую десятку бестселлеров. Из-за этого Свенсону приходилось часто приезжать в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на различных формальных мероприятиях – званых обедах, посвящениях, представлениях и тому подобной чепухе. Ничего не поделаешь, без саморекламы не обойтись. Неделю назад, когда они с Барбарой ехали в его лимузине, направляясь на «Коветт-шоу», он неожиданно сделал ей предложение. И был потрясен, узнав, что она замужем.

Когда Элрой подошел к телефону, Барбара задала всего один вопрос: не изменилось ли его настроение и хочет ли он ее видеть? Встреча была назначена на четыре часа в его номере.

За две недели до годовщины смерти матери Джой позвонила Тэрри. Он жил все там же, на ее прошлой квартире, и она уже давно собиралась поговорить с ним. С того дня, как умерла мать и Джой звонила ему, лежа в постели между Иви и Диком, она не встречалась с ним и ничего о нем не слыхала.

– Тэрри, это я – Джой.

– Я понял. – Его голос был таким родным.

– Извини. – Она вдруг заплакала. Неожиданно даже для самой себя. – Не плачь.

– Вообще-то я не собиралась звонить тебе только для того, чтобы поплакать, – попробовала улыбнуться она.

– Чем ты занималась? – спросил Тэрри после того, как рассказал ей, что сейчас работает над своим дипломным фильмом и его приглашают в Бостон участвовать в качестве практиканта в съемках новой киноленты.

Джой не хотела отвечать. Ей нечем было похвастаться. Собой она не была довольна.

– Так что же ты делала? – повторил он.

– Боюсь тебе и признаться.

– Может, легче сделать это при встрече?

В такси мысли Джой постоянно возвращались к матери, к ее судьбе, к отцу, к Барбаре и к ней самой.

Для матери существовали лишь две цели в жизни, вернее, окружение и воспитание заставили ее считать, что она должна хотеть только этого: иметь мужа и детей. Раз ничего не выходит, то не должно быть и ее. Ей ничего не остается – одна пустота.

Что касается отца, то Джой не могла четко определить своего отношения к нему. Иногда она считала его полным негодяем и развратником – чувственным, изворотливым и эгоистичным, но подчас думала, что он такая же жертва общества, как и мать. Ему с детства твердили, что он – мужчина, что он особенный, у него – свой мир, он должен быть победителем, а женщина – всегда побежденной. И чем больше женщин он победит, тем лучше он сам как мужчина. Его ли вина, что он не мог смотреть глубже, перешагнуть через навязанное ему убеждение? Что, он не видел пагубного смысла этой неверной формулы? Ответа Джой не знала.

Теперь Барбара. Она уже явно хотела больше, чем мать. И она добилась своего. Но ценой этому стала ее постоянная внутренняя напряженность, настороженность. Джой чувствовала, что Барбара всегда начеку, все время боится, что ее достижения кто-то уничтожит, поэтому за ними надо следить каждую секунду, бесконечно оберегая их.

А сама Джой? Кто она такая? Этот год она целиком посвятила самой себе. Каждую минуту, час, день Джой мучительно раздумывала, анализируя свое поведение, свой характер. Они так и жили втроем: Дик, Иви и она. Пытаясь найти смысл жизни, они то становились вегетарианцами, то, наоборот, переходили только на животную пищу, то следовали древним медицинским указаниям, то новейшим достижениям науки. Они встречались с гуру и астрологами, психиатрами и хиромантами, графологами и гипнотизерами, сексологами и сексопатологами. И все безрезультатно. Джой так и не нашла ответ. А вопрос так и остался открытым.

– Я сама себе не нравлюсь, – сказала Джой. Она испытывала неловкость, находясь в той квартире, где они раньше жили вместе. – Я ненавижу себя. Мои родители испортили меня, но я сама позволила им это сделать, так что мне некого винить. Я все сильнее и злее обижала мать, потому что ее ранимость и привязчивость считала слабостью и безволием. Я восхищалась отцом, перепутав равнодушие с силой характера. Я не хотела походить на мать, а стремилась быть такой, как отец. К сожалению, я этого добилась.

Тэрри кивнул. Они пили мятный чай, а лучи заходящего солнца спокойным ровным светом озаряли комнату.

– Но я не хочу больше быть такой же, как он, – сказала Джой. – Я ужасно хочу измениться.

Тэрри опять кивнул.

– Тэрри?

– Что?

Джой немного помолчала, прежде чем спросить его:

– Я боюсь, что одна не смогу, у меня не получится. Может быть, ты поможешь мне?