«Я хочу быть с тобой. Я хочу. Быть с тобой…»
Я хочу быть с тобой. Я хочу. Быть с тобой.
Не с ним.
Да, я знаю, ты
не единожды был любим,
да, я знаю, возможно, ты
нужнее другой —
это не отменяет желания быть с тобой.
Я хочу быть с тобой. Хочу видеть твои глаза,
в обрамленьи густых ресниц, от которых все тормоза,
(если были) — слетают напрочь. Уносит в ночь —
а рассудок, сдавшись, не в силах ничем помочь.
Я хочу, наконец, запустить руки в копну волос,
мы шутили так долго, что на этот раз всё — всерьез,
о приличиях вспомним завтра, (если вспомним) после зари,
Ночь застенчиво входит, мягко усыпляя все фонари…
Я хочу быть с тобой. Слушать голос, касаться рук,
забывать про дела, про совесть, лететь в Магадан, Бейрут,
про себя улыбаться, ставить loved своим верным mood,
я хочу быть с тобой.
И меня
оправдает и Вечный Суд.
«Двенадцать часов сна за трое суток…»
Двенадцать часов сна за трое суток,
автобусом
и никаких маршруток,
мне не хватает десятиминуток на то,
чтобы переключить мозги;
я всё скажу, но вот тебе —
едва ли,
мы в гости
и плевать, что нас не звали,
«купи мне тест и кекс», столкнёмся лбами —
в этом тумане не видать ни зги.
Я ною, обзываюсь Буратиной,
ты нравишься мне (ладно, и с щетиной),
из-за тебя я и ношусь как белка,
и улыбаюсь,
отходя ко сну.
Не знаю, что ты думаешь о мире
и обо мне в этой чужой квартире,
но как спецкор
в «совсем прямом» эфире —
не волноваться просто
не могу.
Сонетная картография
Дотронься до спины и нарисуй
трамвайных рельсов сеть на перекрестке,
стучащие в такт каблуков подмостки
и чешую брусчатки. Сабантуй
столбов фонарных и крестов костёлов,
крыш, окон и балконов странной формы
добавь, но лишь в пределах общей нормы:
должно места хватить для новосёлов.
Дотронься до спины. Там город твой,
весь в звоне крыш, сияньи колоколен,
весь в юности и собственной свободе
под стать художнику. Не торопись, постой,
найди гармонию его афиш и труб,
оставь на карте улиц — изгиб губ.
«Мир появился из вещей…»
Мир появился из вещей.
И я — ничья, и ты — ничей.
На барахолке пыльных душ
Я — чья-то мать, ты — чей-то муж.
И мы валяемся в углу,
И я хозяина не жду,
И ты, ненужный и чужой…
Лишь я с тобой, лишь ты — со мной.
Но всё страшней день ото дня —
Вдруг кто-то заберёт тебя?
«Плакать-плакать, шмыгать носом…»
Плакать-плакать, шмыгать носом,
тушь размазать — без вопросов,
пусть красные глаза — в слезах —
пусть.
К черту свадьбы и венчанья,
ты со мной по умолчанью,
а всё это, знаешь, просто —
грусть.
Вечно что-то не случится, ты меня не угадаешь…
Я тебя совсем не знаю.
Ты меня совсем не знаешь.
А верить в счастье — плохая примета,
оно вот возьмёт, затеряется где-то,
и финиш, малыш.
И ты вот ночами не спишь, а оно
храпит,
и ему всё равно.
А душа, эта дура, болит.
Только не надо, не рас-спрашивай,
что у меня да как.
У меня как всегда кавардак
На столе, на душе, на уме и в судьбе,
бесконечный такой кавардак.
Мир? Мир. Без обид,
лишь обид нам не хватало,
знаю, больно,
грустно,
пусто…
Начинаем всё сначала?
«Мне одиноко без тебя…»
Мне одиноко без тебя.
Мне одиноко…
Не любя
не испытаешь этот ужас,
и недостаток теплоты,
твоязни у себя внутри,
когда сжимают нервы сердце,
не знаешь, куда деть — и деться,
а вы могли б прекрасно спеться,
когда бы думал он, кто ты
и о тебе. Важней второе,
ведь убегаешь с поля боя
лишь осознав, что ты — иное
и чужеродное ему.
Я все пойму. Сейчас не важно…
сейчас не важно ни-че-го.
Мне — одиноко. Это точка.