Мне будет хуже, знаю точно,
вокруг души кругом порочным
смыкается мой хоровод —
все те же страхи каждый год
и день, и час — ты нынче вода,
я — как обычно на цепи,
и выбор донельзя банален —
или срывайся и беги,
или терпи. Сжав зубы, молча,
слова в обмен на многоточья,
все шатко, зыбко и непрочно,
измысленно… И ладно —
днем,
днем есть возможность где-то скрыться
и затаиться от себя.
Нет, ночью,
я одна с собою,
неприменимо слово «двое»,
когда я выжженная зноем
пустая,
мертвая земля.
Таких как я
никто не лечит —
чужие руки, время, миг.
Такие же как он — лишь мечут
слова
и забывают их,
а мне всё помнить…
Одиноко.
Мне страшно пусто без тебя.
Мне страшно. Без-на-дёж-но. Я
не открою никогда ведь
того, о чем я говорю.
Нет, буду мучиться годами
и поездами, городами,
татами, дурью, Мураками…
Но не признаюсь,
что люблю.
«Ни звонка…»
Ни звонка,
ни смски,
ни ответа,
ни привета.
У тебя гормоны, нервы — он там пропадает где-то.
Ты психуешь, ты бушуешь, закурила б — да не куришь,
ну а он вполне спокоен…
Черт.
А ты его волнуешь?
«Солнце…»
Солнце,
хватит
стрелять мне в сердце
словами своими
пускай не о чём, но
я же живая —
могу разреветься,
хотя не актриса,
хотя не в кино.
И дело не в том, что
твои разговоры
обиды и ссоры —
не только твои,
а в том, что подсела,
а в том, что фигово,
и в том,
что нет входа
в чужие мозги.
The end
Я, знаешь, многое прощаю
и многим.
И, наверно, зря.
Ты можешь думать что угодно,
быть эгоистом нынче модно,
но это было явно подло.
Есть вещи, что простить — нельзя,
прощай.
Мы больше не друзья.
И ты не думай — нет истерик,
ты их не стоил никогда,
и это лишь моя беда,
моя привычка людям верить.
Заметь, я не виню тебя,
мои же грабли, в самом деле,
но надоело.
Хватит.
Спели,
и разошлись все по домам.
Удачи, солнце, и всех благ,
пусть будет у тебя всё так,
как и хотелось бы тебе.
пишите письма.
Но не мне.
«И открою я дверь, и закрою окно…»
И открою я дверь, и закрою окно,
и расскажешь ты мне, что тебе не везло,
что весь мир — это бред, равновесия нет,
и никто не оценит твой дерзкий сонет.
По-хозяйски усевшись на грешный мой стул,
ты расскажешь, что думал о жизни Катулл,
и что он был не прав, что-то там не признав,
и вообще-то из древних был мало кто прав.
Ты поведаешь мне то, что Маркс — тоже бред,
между делом заглянешь под стол и в буфет,
как всегда ничего для себя не найдешь,
и начнешь наставлять, мол: «Не так ты живёшь…»,
я послушно кивать тебе буду в ответ.
Дожидаясь, когда наконец ты уйдёшь.
«Начинаешь за здравие, кончаешь за упокой…»
Начинаешь за здравие, кончаешь за упокой.
Да и какой тут покой,
на самом деле.
Зябко ёжась,
отгонишь с лица рукой
звук будильника в странно чужой постели.
Не начавшись, что-то умрет вот так —
как рассвет угаснет
с хлопком двери.
Не пустоту, а минное поле
я везу сквозь метро внутри.