Рекс стал разговорчивее. Иногда он даже пытался улыбаться. Джон очень надеялся, что он чувствует себя счастливым, оказываясь в прекрасных местах, в которых никогда не мечтал побывать. Это было заметно по каким-то едва уловимым косвенным признакам. Они провели вместе так много времени - но Джон до сих пор не был уверен, что правильно понимает его. А это было так важно. Научиться понимать. Без слов, без движений. По взгляду холодных, ничего не выражающих глаз.
Мира не существовало, когда они находились вдали от цивилизации. Но при этом они узнавали его во всей красе. И в этом была свобода. Джон ощущал, что он вообще не нуждается в человечестве. Что вполне мог бы пожертвовать им ради того, что сейчас имел. Здесь в этом не было нужды - но там, во сне, он больше не сражался на стороне живых. Он сделал выбор. И не чувствовал, что мог бы о нем пожалеть. Человечество не делало его счастливым, не давало того, что он обрел с Рексом. Человечество накладывало ограничения. Человечество было страшнее, чем Белые Ходоки.
Было здорово сидеть с ним под раскидистым деревом на высоком холме и смотреть на просторы внизу. Леса, поля и бескрайнее небо с плывущими по нему облаками. Джон скользил по ним взглядом, гадая, на что они похожи. Но ничего не приходило в голову. Облака как облака.
Он думал о разнице между «не о чем поговорить» и «нет смысла говорить». С Рексом это часто было просто не нужно. Было достаточно сидеть сейчас, держа его за руку, чувствуя, что он рядом. Испытывать чувства, море чувств. С ним всегда было хорошо и спокойно, он никогда не выходил из себя, и казалось, что все контролирует. В нем не было страстей, не было ярости. Может, только ледяная, рассудительная ненависть - и в большей степени к самому себе.
Рад ли он был, проживая эти солнечные, теплые дни? Чувствовал ли какую-то разницу? Или сами по себе они вообще не имели для него ценности? Он вообще не обращал на это внимания, пока был один. Потому что не умел это жить. Он уже не знал, что с этим делать, даже когда это обрел. И вспоминал только сейчас. Понемногу, осторожно, пытаясь понять, правильно ли с этим обращается. Как когда-то с любовью. Джону приходилось объяснять ему простые, очевидные вещи. Насколько же Рекс на самом деле разучился жить, если не понимал таких вещей?
- Ты никогда не был намеренно грубым. Мне всегда казалось, что ты просто не умеешь жить. Не умеешь общаться. А там мне казалось, что ты зло. Я рад, что смог увидеть это по-другому. Понять тебя.
- Тебе не нравится грубый секс?
Почему он именно об этом спросил?
- Ну, я мог бы потерпеть, - нехотя ответил Джон. - Но это все-таки не мое. Никогда не было мое.
- А если бы я просто связал тебя?
- А если бы я тебя?
- Нет, не стоит.
- Почему?
- Я все еще помню день, когда стал Королем Ночи. Помню ту беспомощность и страх. Мне будет неприятно к этому вернуться. Со мной уже не может произойти ничего страшней. Но это не имеет значения.
- Переживи это по-другому. Со мной.
Почему-то Рекс не стал спорить. Почему-то он настолько ему доверял, что позволил привязать себя к дереву. Обычно он пялился на него вообще в любые моменты - но сейчас сидел, закрыв глаза. Сейчас он смотрел не на него, а вглубь себя. И видел перед собой Детей Леса. И вспоминал, как в сердце вонзалось драконье стекло.
Джон уселся на его бедра и положил руки ему на плечи. Было немного не по себе. Они общались взглядами - а сейчас по его лицу совершенно ничего невозможно было понять.
Когда они не смотрели друг другу в глаза, казалось, что они теряют друг с другом связь. Когда Джон не мог посмотреть ему в глаза, он чувствовал, будто утрачивает способность с ним взаимодействовать. Будто они безмерно далеко. Будто между ними вообще ничего не существует. И это было пугающее и неприятное ощущение. Когда Рекс делал так - это означало, что ему действительно плохо. Только так он вообще мог показать, насколько ему плохо.
Джон обхватил его лицо ладонями, погладил по впалым щекам. Припал к губам в поцелуе. Рекс ответил через несколько невыносимо долгих мгновений. И наконец все же открыл глаза.
Он оставался неподвижен, пока Джон ласкал его. Только следил взглядом. Только вздрогнул на мгновение, когда Джон приложил ладонь к его груди напротив сердца. Но по-прежнему молчал. Не просил остановиться и прекратить.
Наверное, впервые Джон ощутил к нему острое сочувствие, настоящее понимание, через что он прошел. Как ему было плохо. Лишиться всего, потерять свою жизнь, потерять самого себя. Остаться в пустоте и одиночестве. Ему некуда было идти, нечего делать, он стал оружием в чужих руках. Никто не заслуживал такой участи.
Но не было больше ни пустоты, ни одиночества. Были они вдвоем. И если бы Джон был там - там, где с ним случилось это - если бы не смог этому помешать, он сказал бы им: «Сделайте меня таким же». Он бы обнял его, окутанного отчаянием, ощущающего себя мертвым. Он бы сказал: «Ты не один. Ты никогда не будешь один».
Может, он научился говорить это взглядом. Может, Рекс читал его мысли. Может, ему просто стало тепло от объятий, от того, как Джон двигался на нем. Он подался вперед, впиваясь в его губы. В этом была бушующая ледяная страсть. Холодная, рассудительная, трезвая. Надежная и продуманная. Длиною в вечность. Потому что у него не было мимолетных чувств, которым он мог поддаться. У него были другие - глубокие, расчетливые, четкие и ясные, о которых он всегда мог сказать, если начинал говорить.
Джон никогда не мог сформулировать свои чувства к нему. Да почти ни к чему не мог. Он не был ни в чем уверен, ничего не понимал и не умел анализировать. Чувства Рекса были чистыми, как нетронутый снег. Искренними - казалось, лгать он вообще не умел или не видел смысла. Да и как можно было солгать, если почти всегда молчал? Сколько же прекрасных качеств таилось в ледяном Короле Ночи. Сколько такого, чего не было ни в ком из живых людей.
Он не умел жить. Не умел любить. Но чувства и желание научиться помогали ему. Этого было достаточно. Признавший себя мертвым больше не считал себя таковым. Он поверил в то, что жизнь принадлежит и ему. Что он имеет на нее такое же право. Что «быть живым» это не «быть теплым». Это совсем о другом.
Он хотел снова стать человеком. С тех самых пор, как в его сердце вонзилось драконье стекло. Не понимая, чего хочет на самом деле.
Король Ночи, повелитель мертвых из снов, всегда отчаянно хотел только одного - вспомнить, каково быть живым.
Джон уткнулся ему в лоб, улыбаясь. И ему улыбались в ответ. Он видел что-то новое во взгляде Рекса. Облегчение? В его голове окончательно пала стена, отделяющая от веры в то, что счастье возможно и для него.
- Ты же знаешь, что я люблю тебя? - тихо спросил Джон, и это прозвучало невероятно глупо. Когда он что-то говорил, это постоянно звучало глупо. Впрочем, он бы не сошел за умного, даже если бы все время молчал, как Рекс.
Отчего в нем вдруг проснулась эта самокритичность?
- Я чувствую это. Об этом не обязательно говорить.
Да. Пожалуй. Это просто не имело значения. У них было взаимопонимание без слов. Наконец было. Может, еще было куда расти, может, всегда было, куда расти. Джон хотел овладеть этим в совершенстве. Способностью говорить с ним без слов. И понимать, что говорит он.
Наверное, он уже тогда готовился к этому. Уверовав, что это произойдет. И посвятил этому всю свою дальнейшую жизнь.
Забавно - он не ждал, что когда-нибудь, спустя еще пару десятилетий, они умрут в один день, и никому из них не придется хоронить другого. Так везло очень малому количеству людей.
Они сидели рядом и держались за руки, пока падал самолет. И смотрели друг другу в глаза. Не было страшно, не было сожалений. Джон улыбнулся до того, как провалился во тьму.
Когда он очнулся, перед ним был потолок темной и непривлекательной комнаты. А на теле множество шрамов. И рядом красная женщина. Это ведь она сказала, что ночь темна и полна ужасов? Она просто ни черта в этом не понимала. Ее глупая и жестокая религия затмила ей последние мозги.