Если автор худой, то значит, что он голодный и талантливый. Чем худее, тем талантливее. Если упитанный и случайно накропал какой-то там шедеврик, значит, сидит на диете. И кропает, кропает, пока мимо него колбаса планирует. Только он ее в руки возьмет, рот раскроет – пшик! Лист пустой, а мусорная корзина полная. И опять диета! До тех пор, пока светиться не станет, пока через него на другую стенку смотреть можно будет, чтоб со шваброй в углу путали. Два раза тобой пол помыли – значит, готов. Садись и пиши! Воспаленное голодом сознание нарисует такие яркие картины в воображении! Букв не хватит, чтобы отобразить их на бумаге:
– о…оо…ООО! – Булка мимо спланировала.
– о…ОО…ООО! – С колбасой.
– О…ОО…ООО! – Тарелка с жареными грибами мимо проплыла.
Все читают и содрогаются: «Талант! Его не зароешь, обязательно откуда-нибудь вылезет!»
И посыпались блага, посыпались, сидишь весь ими уделанный. Рука в забытьи за булкой тянется, в рот всякая всячина лезет, в ушах сладкий звон… Забылся – сразу диета!
Карпатов усмехнулся. Вот отчего дамы постоянно на диетах сидят? Хотят быть талантливее! Они-то уже давно поняли, как добиться успеха. И голодают двадцать четыре часа в сутки до такой степени, чтобы ветерком качало в разные стороны.
Он выглянул в окно. Соседки голодать не собирались и накрывали на веранде стол. Эти – исключение из общего правила, оттого они простые и обыкновенные!
Карпатов сел за стол и настучал две строчки. Лично он – голодный и талантливый. Он сейчас такое напишет, чего сытый автор в своих самых дерзких мечтах не видел. Диета – вот она, сестра таланта. Для того чтобы создавать шедевры, рот нужно скотчем заклеивать, чтоб сытая жизнь только мерещилась, чтоб мимо постоянно булка планировала… И создавай, создавай, пока голодный и талантливый. Только голодный автор может создать шедевр!
Карпатов откинул прядь волос со лба, задумчиво поднял глаза к потолку и занес над клавиатурой руку…
– Господин писатель! А, господин писатель! – послышалось из окна.
Рука, как будто по ней ударили молотком, безжизненно свалилась на клавиатуру. Они не дадут ему спокойно работать! Что бы он ни делал, эти бабы найдут способ забросить все дела. Писатель принюхался, в окно совершенно беспардонно лез запах жареных грибов.
– Господин писатель! – надрывалась Анюта. – Извольте высунуться в окошко!
– Что там еще у вас? – Карпатов появился в окне с недовольным видом. – Снова Семен застрял?
– Ему сегодня застревать некогда, – призналась Анюта, – они сегодня кабана загоняют. Только я думаю, после вчерашнего перебора ни один кабан им не попадется. Кабаны, они же за версту чуют запах самогонки. Нет, у нас не Семен застрял. У нас Катерина…
– А! – обрадовался писатель. – Значит, это она застряла! И где же на этот раз? В колодце?!
– Нет, – пыталась достучаться до его одурманенного писательством сознания Анюта, – она не застряла. Она грибов нажарила в сметане. Вкусных! Чувствуете, какой аромат?! Катерина такая рукодельница! Она и грибы жарит, и крестиком вышивает, и носки на зиму вяжет…
Карпатов сглотнул слюну.
– Я за нее рад! – заявил он, намереваясь закрыть свое окно.
– Георгий! – из-за спины Шкарпеткиной появилась Катерина. – Заходите, я вас грибами угощу.
– Премного благодарен, – прошипел писатель, – но мне сейчас некогда. Я работаю! – И он с раздражением захлопнул окно. Только голодный автор может создать шедевр!
– Чего это он? – обиделась на соседа Катерина. – Мы же не его есть собирались, а грибы. А он на нас посмотрел, как на людоедов.
– Странно, – подумала вслух Анюта, – по идее, он должен был прибежать вприпрыжку. Как же вы там в своем городе живете, раз не можете мужика в дом едой заманить?!
– Так и живем, – вздохнула Катерина, – что не можем. Городские мужики теперь пошли одухотворенные, им одной пищи мало, им духовную подавай. Близость интересов, соитие планов.
– А нормальная близость с соитием что, уже не годится? Только Захару она требуется? Что же, нашими деревенскими мужиками мы теперь будем в стране планы по деторождению выполнять?! А городские будут опусы писать и потолок разглядывать?! Нет, не оставлю я его в покое! Не дам ему портить показатели капиталистического детопроизводства. Узнает он у меня еще, что такое Анюта Шкарпеткина.
– Кто, – поправила ее Катерина, с тоской глядя на мансардное окно. – Кто такая.
– Без разницы, – резанула по воздуху раздосадованная отказом Анюта. – Ух, я ему, – и она погрозила окну кулаком.