— Два стакана. Мотор!
КИНО — это диагноз.
ЧОКНУТЫЕ МЫ НЕ ВСЕ, А ЖАЛЬ…
Один мой друг, Саша, преподаватель МГУ, учил по «Чокнутым» студентов. Другой, Игорь, ходил с этой кассетой по гостям в Лос-Анджелесе. Потом отчитывался: кормили хорошо и даже наливали. Третий, Шура, благодаря «Чокнутым» обрел семейное счастье.
Как-то вечером он ждал в гости девушку. Приготовил шампанское, фрукты и кассету с эротическим фильмом — «для вдохновения». Когда шампанское было выпито, фрукты съедены и настала очередь «вдохновения», Шура перепутал кассеты. Включил «Чокнутых».
Полтора часа они смотрели, смеялись… Забыв, зачем собрались.
— Она так красиво смеялась! — благодарил потом меня рассеянный влюбленный. — Я просто голову потерял…
Сценарий «Чокнутых» написали в 1989 году Владимир Кунин и Ким Рыжов. С Володей Куниным мы были знакомы давно и давно питали друг к другу симпатию. Но никогда вместе не работали. Питать симпатию гораздо легче на расстоянии. (Кунин был автором сценариев «Интердевочки», «Хроники пикирующего бомбардировщика» и еще двадцати фильмов.)
Володя показал мне новую сценарную заявку. Про первую железную дорогу в России. (Она была написана совместно с Рыжовым, но потом, к сожалению, Ким умер, и заканчивали картину мы уже без него.) Заявка была обаятельная. Но меня тем не менее не вдохновила. К этому времени уже активно пользовались спросом дешевые легкие картины. Быстро снял, быстро продал, быстро прокатал, быстро разбогател. А здесь все было наоборот — костюмная, многонаселенная, трюковая картина. Дорогая. Железно-дорогая, как пошутил кто-то.
«Да зачем мне это надо? — убеждала я себя. — Что я, чокнутая?»
К этому времени у меня еще не «зажили раны» от двух предыдущих сложнопостановочных картин — «Человек с бульвара Капуцинов» и «Две стрелы». Я мечтала о фильме тихом, уютном, личном. Без драк, трюков, костюмов и массовок.
Вот и Николай Петрович Караченцов ждал от меня картину — чтобы в белом и на берегу синего!
Владимир Николаевич Досталь, тогда генеральный директор «Мосфильма», исходя из общей «двухкопеечной» ситуации в кино, как-то полушутя посоветовал мне:
— Возьми двух актеров, посади их в тюремную камеру и снимай — не хочу! Ну или в крайнем случае — посади их на пустынном пляже! Ни костюмов, ни декораций, ни трюков, ни проблем!
Словом, все было против того, чтобы снимать «Чокнутых».
И когда казалось, что победа над собой уже свершилась, я вдруг неожиданно для себя самой развернулась на 180 градусов и пустилась бежать впереди паровоза, переплетая любовную линию с железнодорожной. Это был бег с малодоступными препятствиями, с бьющим по голове шлагбаумом. Это была постоянная борьба за каждую шпалу. Несколько раз на протяжении съемок мне хотелось лечь на рельсы и прекратить свои мучения раз и навсегда.
Бездорожье, безденежье, безалаберность и бесшабашность! — как можно работать? Но и не работать нельзя — иначе беспросветность, бессмысленность, беспомощность и беспощадность.
За мной были съемочная группа и мои любимые артисты. Отступать было некуда. Пришлось стоять до конца.
Оператор «Чокнутых» Валерий Шувалов как-то сказал мне: «Знаешь, почему я не становлюсь режиссером? Думаешь, не смог бы? Смог бы — как другие операторы, перешедшие в режиссуру, и не хуже…. Но ответственность сумасшедшая! Я бы не выдержал — повесился».
«Чокнутые» — это история о том, как в 30-х годах XIX века из цивилизованной, вполне конституционной Австрии отравляется в диковатую, реакционную Россию инженер-путеец Отто фон Герстнер. Чтобы здесь, в России, построить железную дорогу.
— Только в России, — восклицает наивный Герстнер перед отъездом, — талантливый иностранец может добиться свободы творчества, славы, денег. Только там. В стране, где есть спасительное самодержавие, а не наша слюнтяйская парламентская система!
Конечно же, конный экипаж инженера, едва ступив на русскую дорогу, мгновенно развалился. Но прогрессивная идея строительства чугунки овладела умами передовой части населения Российской империи.
Передовая часть включила в себя отставного поручика Кирюхина, здоровенного мужика Федора и таинственно прекрасную девушку Марию, олицетворяющую Божье провидение. Даже жандармский сексот примкнул к этой компании.
Ну а противостояла им группа «истинных патриотов» (Чаадаев называл их «разнузданными патриотами»), утверждавших, что «богомерзкая чугунка русскому духу противна». Она и Отечество сгубит, и народ развратит, и вообще «путешествие будет страшно опасным, так как в случае отрыва паровоза вместе с ним разорвет и всех путешественников».
Тогдашний министр финансов граф Канкрин говорил: «Железные дороги подстрекают к частым путешествиям без нужды и таким образом увеличивают непостоянство духа нашей эпохи». (Эта фраза очень перекликалась с заявлениями некоторых наших депутатов, в то время обсуждавших закон о въезде-выезде.)
Нам была очень нужна и даже необходима в работе помощь «железных дорожников». И мы, прославляющие их историю, вправе были на нее рассчитывать. Дали почитать сценарий заместителю министра путей сообщения. Высокий чиновник насупился:
— Я имею такое хобби (товарищ малость перепутал хобби с мнением), что фильм про железнодорожников не может называться «Чокнутые»! И я такой фильм не разрешаю.
Но его «хобби» осталось при нем, а картина вышла под этим названием.
Главные роли в картине сыграли Ольга Кабо и Николай Караченцов.
Кабо вписалась в роль мгновенно, потому что Марию — чистую, нежную, чуть ироничную и прекрасную — Оле и играть было нечего. Эта роль замечательно ложилась на ее высокий чистый лоб, бархатные глаза в пол-лица… И хотя я смотрела других актрис, это было скорей просто опробование характера, а не поиск исполнительницы.
А вот с ролью корнета Родика Кирюхина у меня как-то не складывалось. Мы искали актера не старше тридцати. И не находили.
Олег Меньшиков, как всегда, «ускользал из объятий», и делать на него ставку было опасно.
Другой претендент смутил меня тем, что прежде чем прочесть сценарий, спросил, сколько он получит. Может, это была его шутка, но чувство юмора в тот момент мне изменило.
Николай Петрович Караченцов пришел по старой дружбе просто помочь провести пробы, подыграть Оле Кабо. Но он так хорошо «подыграл», что я затосковала. Когда работа в кино перерастает в дружбу, это дорогого стоит и случается не часто. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, что у тебя на экране.
Тем не менее мы продолжали пробовать других молодых актеров. В конце концов я поняла, что лучше возвести корнета в звание поручика.
Но Караченцов уже уехал с театром на гастроли в Питер. На душе сделалось тревожно: вдруг его перехватит другой режиссер и мы не сможем работать вместе?
Я помчалась в Питер.
Поезд подходил к Ленинграду, и по вагонному радио, которым по утрам будят пассажиров, вдруг зазвучал голос Николая Петровича. Он пел: «А жизнь во всем всегда права, и у нее свои слова». Он отвечал мне на мои поиски и терзания. Вот и не верь после этого в предзнаменования!
Я нашла Николая Петровича в гостинице «Октябрьская» и с порога спросила:
— Если я присвою вам звание поручика, вы будете у меня сниматься?
— Лучше бы сразу фельдмаршала! Но если у вас не нашлось подходящих эполет… Согласен пока на поручика.
Во время съемок стало ясно, что мы искали и ждали именно его, этого поручика. В нем сочетались озорство и суровое военное прошлое, ироничность и напор, авантюризм и безоглядная вера в правое дело. Ни в ком другом этого крутого замеса не было — молоды… Загадочная русская душа жила в поручике истинно и вольготно.