Анна вздрогнула:
— Запах?
— Да. В комнате чем-то пахнет. — Я старался сохранить каменное выражение лица.
— Да чем здесь может пахнуть?
— Чем?.. Постой-ка, пахнет рыбой…
Анна побледнела.
— Какой рыбой? — пролепетала она.
— Ну да, рыбой. Селедкой и так далее… — Анна стала еще бледнее. — Ты, наверное, опять притащила домой весь рыбный кооператив?
Сестра растерялась и сразу не нашлась что ответить. Полный злорадства, я видел, что поразил ее в самое сердце, ибо чистоплотность Анны вошла в поговорку. Я до сих пор с ужасом вспоминаю те годы, когда она каждый вечер драила меня в тазу мылом послевоенных лет, содержащим много песку, или жидким мылом, которое отец приносил с завода.
Вдруг Анна напустилась на меня:
— Так вот твоя благодарность за все то, что я для тебя сделала! Я слишком хорошо к тебе относилась! Кто столько лет содержал твои вещи в порядке? Я! Кто каждый день готовит тебе обед и ухаживает за тобой, как за князем? Я! Кто убирает за тобой? Я! Только я! И, несмотря на все, ты так со мной разговариваешь! Я не жду от тебя благодарности, но неужели я не заслужила чуть больше любви и внимания?! — После этих слов она бросилась на кухню и захлопнула за собой дверь. Я услышал ее рыдания.
Наступило тягостное молчание. Я почувствовал, что зашел слишком далеко.
— Как ты можешь быть таким дерзким со своей сестрой, мой мальчик? — тихо проговорила мама.
— Пусть она не пристает ко мне! — не сдавался я.
— И все же тебе не следовало бы так разговаривать. Она всегда нежна с тобой. Ты же весь в отца. Он порой тоже был груб.
Мне до сих пор неприятно вспоминать, что я тогда ответил матери.
— Это невыносимо! Как мне все осточертело: наставления, упреки! Как я рад, что завтра все кончится, что я уеду отсюда далеко, далеко! Какое счастье, что я уезжаю в армию! — И, хлопнув дверью, я вышел.
Было темно. Газовые фонари распространяли слабый желтоватый свет.
Я остановился в конце переулка возле столба с объявлениями, где обычно прощался с Анжелой. Отсюда до ее дома было всего несколько шагов. Не пойти ли к ней?..
Я сделал несколько шагов по направлению к ее дому. Царила тишина. Только из открытого окна на втором этаже неслись звуки музыки. А с главной улицы время от времени доносилось шуршание проезжающих машин.
Неожиданно я оказался перед знакомой дверью. Перешел на противоположную сторону, где было темнее, и посмотрел наверх. На третьем этаже, где жила Анжела, горел свет. На душе у меня было тяжело.
И почему все так получилось? Правда, мы и раньше часто ссорились, но в основном все же ладили. И сегодня, на озере, мы должны были помириться, но не помирились. Почему? Может быть, Анжела хотела, чтобы наши пути разошлись?..
Не виноват ли здесь ее отец? Или тетя? Отец Анжелы архивариус, а я простой слесарь. А что, если отец сказал Анжеле: «Послушай, дитя мое, ты же из приличной семьи. Надеюсь, ты не свяжешься с пролетарием…»
Мне хотелось подняться на третий этаж, ворваться в ярко освещенную комнату, предстать перед господином архивариусом, ударить кулаком по его пыльному письменному столу и громко сказать: «Добрый вечер, господин Петерман. Я Альфред Беренмейер, друг вашей дочери! Я люблю вашу девочку и хочу на ней жениться. Если вы станете возражать — сделаете нас несчастными. А этого вы наверняка не хотите, господин Петерман! Ведь вы же культурный человек. К тому же на карту поставлено счастье вашей единственной дочери. Вы ведь тоже когда-то были молодым, господин Петерман!..»
Может быть, моя любовь к Анжеле не была достаточно глубокой? Может быть, мне не хватило смелости? Во всяком случае, я не пошел наверх к господину Петерману.
Вместо этого я сунул два пальца в рот и подал условный Сигнал — два коротких и два длинных свистка.
Тюлевая занавеска не шелохнулась.
Я свистнул еще раз. Потом через короткие промежутки времени еще и еще. Ничего.
Почему Анжела не подошла к окну?
При очередном свисте на первом этаже с силой распахнулось окно. Я различил силуэт лысого старика, который, отодвинув занавеску, высунулся из окна и заорал во всю глотку:
— Ты, хулиган проклятый! Убирайся подобру-поздорову, а то позову полицейского! Что только позволяют себе нынче мальчишки! Вас, стиляг, пора заставить работать!
Я поплелся домой. Что знают такие люди о юношеской любви, о наших надеждах и переживаниях?..
5
Через семь часов я уже шел к вокзалу. Меня провожала Анна.
Утро было сумеречное и прохладное. На улицах — ни души. Неподалеку от вокзала нам стали встречаться рабочие, идущие на утреннюю смену, разносчицы газет, железнодорожники. На вокзале в одиночку и группами стояли юноши моего возраста. Многих провожали родители или девушки. Нетрудно было догадаться, что все юноши ехали туда же, куда и я.