Или он все-таки мог? Мэриан внимательно вглядывалась в его лицо сквозь узкие прорези в маске, замечая, как его взгляд внимательно исследует ее руки и затем вновь возвращается к ее лицу, закрытому шелком. Не может ли его предложение быть просто хитрой уловкой, попыткой выяснить, что же все-таки скрывается под ее маской? Как, ради всего святого, может она отказаться, не вызвав новых подозрений?
— Я не желаю ехать в Лондон к этому врачу, — заявила Мэриан после минутного замешательства. Она смущенно опустила голову, пытаясь избежать его пытливого взгляда. — Я привыкла жить со своей… не совсем обычной внешностью. Если этот доктор не сможет помочь, мне будет только еще хуже, чем сейчас.
Она надеялась, что такой ответ вполне удовлетворит его. Напрасные надежды.
— Вначале вы проявили себя как весьма отважная женщина, — произнес граф, ни голосом, ни взглядом не выдавая своих истинных чувств. — Не думал, что вы можете оказаться такой трусихой и испугаетесь принять от меня вознаграждение за спасение моей жизни.
«Знал бы он!» — с отчаянием подумала Мэриан, стремясь только к одному — как можно быстрее ускользнуть отсюда. Она попыталась понять по лицу графа, действительно ли его предложение продиктовано желанием помочь ей, или же он просто пытается выведать у нее истинные причины, заставляющие ее закрывать лицо. Однако, к ее разочарованию, на его застывшем, непроницаемом лице ничего нельзя было прочитать.
— Я отнюдь не боюсь принять от вас вознаграждение, милорд, — в конце концов произнесла она, гордо подняв голову. — Просто я думаю, что усилия этого врача скорее всего окажутся тщетными. Однако я благодарю вас. Уверена, что намерения у вас были самые благородные.
Если он и заметил нотку сомнения в ее голосе, то не подал вида.
— Подумайте, какие перспективы открываются перед вами, если вы примете мое предложение. У вас появится реальная возможность найти мужа, который станет заботиться о вас лучше, чем ваша тетя.
При этих словах она резко вскинула голову, едва удерживаясь от желания броситься отсюда прочь и моля Бога лишь о том, как бы не выдать своего страха перед этим ужасным человеком. А он и впрямь мог показаться страшным. Свет, струящийся из окна, высвечивал его высокий нахмуренный лоб, сошедшиеся над переносицей темные брови. Суровое выражение его стальных глаз говорило о том, что этот человек не знает жалости. Даже губы, казалось, были твердыми, способными лишь отдавать приказания.
— Но я ведь уже сказала вам, что не намерена принимать ваше предложение, милорд, — произнесла она чуть дрожащим голосом, проклиная себя за то, что позволила ему так расстроить себя. — Я рада, что вы полностью здоровы, но не хочу, чтобы меня подвергали совершенно бесполезному осмотру. У меня слишком глубокие шрамы, и лицо слишком обезображено, чтобы можно было его вылечить.
Мэриан поняла, что переусердствовала в своем стремлении доказать ему, что не нуждается в его благодеяниях. Но до конца осознала свою ошибку, только когда он вновь схватил ее за руку.
— Позвольте мне самому взглянуть на ваше «обезображенное» лицо, прежде чем вы окончательно откажетесь от моей помощи, — резко сказал он, откидывая с ее головы капюшон и потянув за тесемки, которые удерживали на голове маску. — Если все, что вы говорите, — правда, то можете без единого слова в ту же минуту покинуть мой дом, но если…
— Нет! — закричала Мэриан в ужасе, но в этот момент шелковая маска уже соскользнула с ее лица…
5
Гаретт не был вполне уверен в том, что именно он собирался обнаружить под маской. Пожалуй, он даже ожидал увидеть изуродованное оспой лицо, как она пыталась его уверить.
Но с той самой ночи, когда она занималась его раной, он не мог забыть прикосновения ее нежных рук. Вид ее золотистой гладкой кожи на руках преследовал его, и он не мог отделаться от мысли, что лицо у нее такое же гладкое и нежное, как руки.
В то же время он не мог придумать никакой иной причины, по которой молодая девица стала бы прятать лицо под маской. Поэтому, срывая с нее маску, он не представлял себе, что под ней скрывается.
Фолкхэм думал, что приготовился к любому зрелищу. Однако то, что предстало его восхищенному взору, совершенно потрясло его. Огромные карие глаза, широко раскрытые от страха, лицо столь же очаровательное, сколь и безупречное во всех отношениях. Он не увидел ни одного даже самого крошечного изъяна, ее гладкая кожа оказалась такой же золотистой, как и на руках, — не того оливкового оттенка, что был характерен для цыган, но и не белоснежной, как у истинной английской леди.