Но Николас Станополис не заплачет. В свои шестнадцать лет он уже был главой семьи. Прошло чуть менее года с тех пор, как его отец вместе с восемью другими греческими рыбаками, обвиненными в оказании помощи партизанам в горах, был жестоко убит. Николас никогда не забудет тот ужасный день.
Внизу, в порту, где лениво покачивалось несколько лодок, легонько натягивая удерживающие их веревки, он видел, как в центре площади с остервенением избивали несколько человек, нанося им удары прикладами винтовок и превращая их лица в кровавое месиво. Всех жителей Гидры заставили смотреть на эту расправу, а потом еще и на расстрел. Но ужаснее всего было то, что зверствующие итальянские солдаты и многие другие их приспешники, казалось, получают животное удовлетворение, наблюдая, как умирают эти несчастные. Между собой солдаты шутили и смеялись, пока их жертвы корчились в агонии.
Сбившись в неровный круг, жители Гидры наблюдали за происходящим. Здесь было около трех сотен женщин в черных платках, причем молодые почти не отличались от старых – настолько истощенными и слабыми стали они от недостатка пищи и жестокого обращения оккупировавших остров солдат. Несколько малышей носились вокруг, и даже кошмар войны не мог помешать их игре. Десятки взрослых застыли на месте от ужаса, а кучка беззубых стариков, покачивая морщинистыми головами, наблюдала за казнью со спокойствием, которое было результатом их долгой жизни и бесполезности сопротивления.
Николас обнял мать, пытаясь поддержать и утешить ее. Она оперлась на него, подавленная горем. Ей было всего тридцать четыре года, а выглядела она на все шестьдесят, состарившись от страха и мук, видя, как страдают и умирают ее дети; К груди она прижимала своего самого маленького ребенка, девочку, которая весила не более двенадцати фунтов, хотя ей было уже около года. Молока из сморщенных грудей Мелины было явно недостаточно, чтобы она долго продержалась.
Достать пищу в деревне было тяжело. Ни коз, ни свиней, ни даже ослов – ничего не было, и сельские жители существовали только за счет того, что им удавалось выловить в море.
В течение года в муках и страданиях умерли последний брат и последняя сестра Николаса, а вместе с ними и треть детей острова.
Жители Гидры были простым, но гордым народом, привыкшим упорно работать, и остров в течение нескольких сотен лет щедро благодарил их за это. Они были настолько решительны и физически выносливы, что Гидра оказалась единственным греческим островом, никогда ранее не бывшим под вражеской оккупацией. Сто лет назад даже турки оказались не в состоянии покорить его.
Немцы разворовали все запасы продовольствия, чтобы прокормить свой африканский корпус. Они забрали весь уже собранный хлеб, перерезали всех овец и коз и причинили огромный вред оливковым рощам и фруктовым садам. Нацисты воевали и не испытывали никакого сострадания к голодающим женщинам и детям.
Когда в 1941 году немцы покинули остров, в гарнизоне Гидры появились итальянцы. Этот малонаселенный остров имел всего одиннадцать миль в длину и считался такой глухоманью, что сюда ссылали отбросы итальянской армии. Мужланы с Сицилии и из Неаполя, до войны не умевшие даже читать, теперь издавали приказы, руководили островом и, пользуясь своей абсолютной властью, терроризировали население острова гораздо больше, чем это делали немцы.
Бенито Муссолини был для них «бог и царь». Неважно, что он был закомплексован из-за своего маленького роста и требовал, чтобы на официальных фотографиях его снимали только снизу; все идиоты в итальянской армии слепо боготворили своего дуче.
Воспоминания Николаса об ужасной смерти его отца были прерваны резким криком матери. Маленький гробик с телом малышки опустили в могилу, и она упала на землю, не в силах вынести этого горя. Четки выскользнули из ее ослабевших рук, когда священник низким голосом предложил ей взять лопату, чтобы бросить первый ком сухой земли на крошечный деревянный ящик.
Плача от сострадания, три женщины помогли причитающей Мелине подняться на ноги. Голос священника зазвучал вновь, несмотря на рыдания женщин. Он уже настолько привык к горю, что перестал реагировать на страдания своих голодных односельчан. Священник не смог бы сосчитать всех детей, которых ему пришлось похоронить за последние два года. Бедная жена Станополиса потеряла уже четверых, да еще и мужа. Но у нее, по крайней мере, остался еще один мальчик, шестнадцати лет, хоть и очень худой, но высокий и не лишенный энергии молодости. Все-таки у Мелины было на кого положиться; поймав на себе полный пренебрежения взгляд, священник инстинктивно почувствовал, что этот мальчик выживет. Он поспешил закончить привычный обряд и увидел, как его паства устало поплелась прочь.
Почти вдвое согнувшись от горя, Мелина в сопровождении трех женщин и Николаса медленно направлялась под защиту холодных каменных стен своего маленького домика, расположенного на вершине холма. Маленькая группка присутствовавших на похоронах стала подниматься по крутой, вымощенной булыжником дороге одной из узких извилистых улиц. Они вошли в темноту закрытого ставнями дома Станополиса. Женщины суетились вокруг Мелины, а Николас пошел к себе в комнату. Глаза щипало от жгучих слез, которые он тщетно пытался скрыть от своей матери.
Открывая растрескавшиеся голубые ставни навстречу красоте оливковых и миндальных деревьев, росших у него под окном, Николас думал о мести. Мстить итальянцам, мстить немцам. Но больше всего мстить начальнику итальянского гарнизона, этой жирной свинье, которая правит сейчас на Гидре, забыв о справедливости и милосердии; местные жители прозвали его «боров».
Николас в нервном возбуждении перебирал полупрозрачные желтые четки матери, которые он подобрал возле могилы, принес назад и держал теперь в своих руках. Он наклонился и взглянул на вершину холма, туда, где были расположены все знаменитые особняки восемнадцатого века, построенные богатыми судовладельцами. «Боров» выбрал для своей официальной резиденции самый красивый и богатый.
Именно он был причиной многочисленных последних казней, он был причиной смерти его отца, его братьев и сестер. Николас думал о нем, как о грязном, развратном, продажном подонке, как о маленькой копии Муссолини. Когда он гордо расхаживал, выставляя напоказ свою нелепую опереточную форму, изобилующую золотыми галунами и ворованными сверкающими медалями, все жители тихонько смеялись над ним и его приземистой толстой фигурой. На его изысканной, построенной в неоклассическом стиле вилле, в саду, среди буйно растущих виноградных лоз, оливковых деревьев и сосен было собрано все то, что он украл из десятка самых богатых особняков острова Гидра и из легендарных храмов на соседних островах Спетсай и Игина. Редчайшие картины, гобелены, скульптуры и мебель восемнадцатого века, которые можно было встретить еще разве что в Версале, заполнили виллу, и «боров» гордо заявлял, что эти экземпляры – лучшие во всей Греции. Некоторые из наиболее удачливых поселян работали у него садовниками, поварами и слугами.
Электра Макополис была одной из них. Она была одного возраста с Николасом, и, сколько он себя помнил, она жила рядом с его семьей. Иногда ей удавалось вынести из «крепости» начальника гарнизона булку, немного фруктов или остатки мяса. От ее семьи никого не осталось, поэтому она всегда делилась украденным со Станополисами. Немцы отправили ее отца в рабочий лагерь в Германии, а мать вскоре умерла от голода. Молодой итальянский офицер, не совсем лишившийся сострадания, услышал об ужасном положении несчастной девушки и нашел ей место во «дворце», где она выбивалась из сил, полируя мрамор, чистя мебель и моя полы. Электра подробно рассказывала Николасу все, что знала о «дворце» и о тех зверствах, которые чинил «боров».
Раздался легкий стук в дверь, и на пороге появилась Электра.
– Николас, – прошептала она, – я принесла тебе кусочек пирожного и горячий кофе.
Кофе! Как же ей удалось его раздобыть? Николасу не хотелось спрашивать. Она украла его с виллы «борова», прекрасно понимая, что если ее поймают, то серьезно накажут. Он одним глотком выпил горькую жидкость и с жадностью проглотил кусочек медового пирожного.