Примерно через час в дверь каюты Джулиана постучал Блуи.
– Доминик случайно не здесь? – спросил он с притворным равнодушием.
– Я сейчас выйду, – весело крикнула Доминик, одаривая своего возлюбленного поцелуем и оставляя его лежать на кровати в полном изнеможении.
Ник был готов к репетиции сцены танца. Доминик надела трико, и они работали до тех пор, пока Ник не сказал, что все отлично. Умберто с сигарой во рту стоял рядом с камерами и молчал. Но в его присутствии все чувствовали себя не в своей тарелке.
Камеры были расставлены так, чтобы «запретные» части тела Доминик были закрыты корабельными снастями. Это была очень сложная съемка, которая заняла практически всю ночь. Тремя камерами им пришлось сделать около пятнадцати дублей.
Доминик была в своей стихии. Она нашли чрезвычайно возбуждающей идею танцевать обнаженной перед сорока мужчинами, в том числе перед Джулианом. Каждый раз, когда Ник кричал: «Стоп, это снято, следующая сцена», они с Джулианом ускользали в одну из кают. Никто им не мешал. Все знали об их романе, и среди съемочной группы ходили непристойные шутки, но никто не хотел обижать любовников.
– Может быть, будем называть ее «подводная лодка»? – шутил Блуи с оператором.
– Почему?
– Потому что она все время где-то внизу, – рассмеялся Блуи, кивнув в сторону каюты Джулиана.
После пятой сцены Джулиан отдыхал на кровати. Съемки танца Доминик продолжались шесть часов, и он был совершенно измотан. Но не из-за танца, ведь он был только зрителем, а из-за неуемного темперамента Доминик. Каждый раз, когда они возвращались и каюту, она хотела заняться любовью. Она была так возбуждена, что Джулиан не мог не ответить ей. Вся съемочная группа чувствовала исходящее от нее возбуждение, и, глядя на нее, почти все мужчины испытывали такое же чувство. Доминик заглянула в каюту и увидела Джулиана, лежащего на кровати.
«Господи, сегодня ночью мы трахались уже четыре раза. Она просто не может хотеть меня, – подумал он, – тем более после всех этих купаний и танцев». Халат Доминик упал на пол, и Джулиан увидел, что она дрожит от желания.
– Доминик, может быть, достаточно для одной ночи? – слабо сказал он, чувствуя, что несмотря на усталость он опять возбуждается.
– Конечно, нет, – промурлыкала она.
Оперевшись на дверь красного дерева, с блестящими мокрыми волосами она выглядела как распутница.
– Я хочу, чтобы ты всегда хотел меня, Джулиан. Я опять хочу тебя, любовь моя. Прямо сейчас. – Она начала ласкать себя, зная, что Джулиан тут же возбудится. Нежно лаская одной рукой свои соски, она опустила другую между ног. Два ее пальца стали скользить туда и обратно, глубоко погружаясь в розовую, влажную плоть.
– Конечно, я хочу тебя, – сказал он хриплым от страсти голосом. – Я чертовски хочу тебя, волшебница, и ты знаешь это, маленькая ведьма, ты просто сводишь меня с ума.
– Я хочу тебя, – простонала она, все еще стоя у двери. Ее пальцы двигались так быстро, а дыхание стало таким частым, что он понял: она скоро кончит. Как зачарованный, Джулиан смотрел на Доминик, выкрикивавшую его имя.
– Я люблю тебя, Джулиан, я люблю тебя. – Он видел ее тело, которое дрожало в экстазе.
– Иди сюда, – хрипло сказал он. – Господи, что ты со мной делаешь, Доминик, что ты делаешь!
– Ничего, – прошептала она, – совсем ничего. Глаза Доминик расширились от восторга, когда он вошел в нее.
– Я всего лишь заставила тебя полюбить меня, я надеюсь на это, потому что я люблю тебя, Джулиан, и буду любить вечно.
Когда Джулиан шел на верхнюю палубу, где велась съемка, он увидел силуэт мужчины, стоявшего в тени около груды снастей. Он задержался на секунду, его актерская интуиция подсказала ему, что здесь что-то не так.
Думая, что его никто не видит, Хьюберт Крофт спрятался за собранным парусом и смотрел на танцующую вдалеке обнаженную Доминик. Его рука быстро двигалась в кармане широких льняных брюк, глаза были полузакрыты. До Джулиана доносилось его тяжелое дыхание.
– Чем, черт возьми, вы здесь занимаетесь, Крофт? – прошипел Джулиан.
Итальянец вздрогнул и уставился на Джулиана.
– Ах, ах, ах, похоже, мистер Брукс пришел проверить, как там его Лолита, – усмехнулся он. Казалось, он не чувствует ни стыда, ни раскаяния, что его уличили в мастурбировании. С усмешкой глядя на Джулиана, он медленно вытащил руку из кармана брюк.
– Господи, Крофт, ты вел себя как поганый извращенец, – с отвращением сказал Джулиан. – Если бы кто-нибудь из съемочной группы увидел, чем ты занимаешься, тебя бы сразу выгнали.
– Тебе не следует бросать в меня камни, старина Джулиан, – сказал Крофт, передразнивая безупречное английское произношение Джулиана. – Если бы кто-нибудь из них видел, что ты делаешь с этой маленькой шлюхой, открыто выставляющей себя напоказ пород всеми, тебя бы считали не вторым Оливье, а жалким стареющим Лотарио.
– Я не собираюсь вступать с тобой в спор, Крофт, – сказал Джулиан, чувствуя, что лицо заливается краской. Он знал, что о нем и Доминик думают в съемочной группе. Но он не мог их винить. – Это не твое дело, черт возьми.
– Да нет, это мое дело, – самодовольно ухмыльнулся Скрофо. – Послушай, парень, как продюсер фильма, я восхищаюсь тобой на экране, но твое поведение за его пределами доказывает, что ты просто пустой актеришка, который пытается сохранить молодость, занимаясь любовью с этой несовершеннолетней.
Ну конечно, подумал Джулиан. Доминик была так же невинна, как клубок змей. Он никогда не задавался вопросом, почему она стала такой.
– Я должен быть на съемочной площадке, Крофт, – напряженно сказал он. – Я не хочу продолжать этот разговор. Если честно, меня от тебя тошнит.
– Не так плохо, как будет чувствовать себя мадмуазель Инес, когда прочтет вчерашний номер «Геральд Икземинер», – сказал Скрофо.
– Да? И что, скажи на милость, в нем интересного?
– Прочти, и ты зарыдаешь, – сказал Скрофо, – то же, без сомнения, сделает и твоя невеста. Я уже сказал тебе, Брукс, не бросай в меня камни, иначе сам окажешься в грязи.
Он натужно рассмеялся и вразвалку пошел на съемочную площадку. Джулиан окаменел. Что в газете может досадить Инес? Он застонал. Он прекрасно знал, что это может быть: какие-нибудь слухи о нем и Доминик. Сплетники часто перемывали ему косточки, но если это заденет Инес…
Он быстро возвратился в каюту, где его гример деловито точил карандаш для бровей.
– Старина, у тебя случайно нет вчерашнего номера лос-анджелесской газеты? – мимоходом спросил он Тима.
– Не-а, шеф, ты же знаешь, я читаю только комиксы, – бодро ответил Тим, вытирая салфеткой вспотевшее лицо Джулиана. – Но у кого-нибудь она наверняка есть. Я постараюсь достать.
– Спасибо, Тим, я ценю твое внимание, – выдохнул Джулиан, мечтая, чтобы ночь поскорее закончилась. Раз говоры с Крофтом всегда оставляли у него во рту кислый осадок.
Тим пошел искать газету, а в это время Киттенз, кипя от негодования, рассказывала костюмершам о том, что она видела Крофта, подглядывавшего за обнаженной Доминик и мастурбировавшего. Через час все уже знали о том, что делал их продюсер, и общая неприязнь к нему еще увеличилась.
Следующей ночью вся сцена была снята еще раз, но теперь Доминик была закутана в несколько прозрачных накидок. Это хорошо сработало в воде, но, как только она вылезла на палубу, прозрачный шифон прилип к телу. Это было столь откровенно сексуально, что уже после первого дубля Хьюберт вновь загнал Ника в угол в его каюте. Киношники стали свидетелями бурного спора между двумя мужчинами, они так орали, что их было слышно на самой высокой башне виллы Рамоны. В конце концов, они оба, с мрачными лицами, появились на палубе, чтобы проконсультироваться с Агатой, Киттенз и костюмершей.
Оказывается, Хьюберт считал, что соски Доминик слишком заметны сквозь намокший тонкий материал, и поэтому цензор наверняка пустит в ход ножницы и вырежет эту сцену.
Доминик вызвали из каюты Джулиана, где они как раз собирались заняться любовью. Все суетились вокруг нее, а она, надув губы, угрюмо стояла в своей каюте, в ярости от того, что ей пришлось покинуть любовника. Ник был взбешен, но вынужден был согласиться, что опасения Умберто небезосновательны. Во время танца влажная ткань терлась о грудь Доминик и так сильно возбуждала соски, что их было хорошо видно с нескольких метров. Необходимо было что-то придумать, чтобы они не попадали в камеру.