На мгновение она замерла, мысль о том, что может случиться, парализовала ее. Агата. Сообщит ли она маме и папе? Конечно, нет, Доминик обведет Агату вокруг пальца, эта женщина живет как во сне.
Умберто продолжал бубнить своим ужасным скрипучим голосом, упираясь напряженным членом в ее голое бедро.
– Будь хорошей девочкой, Доминик, только будь хорошей, моя дорогая, и если я кончу, то разорву все эти фотографии, и ты не будешь ни о чем беспокоиться.
– Нет, убирайся! – крикнула она, ощутив внезапный прилив сил, и стала бешено сопротивляться, почувствовав, как его грубая рука срывает с нее трусы. Острый запах его отвратительного одеколона ударил ей в ноздри; она мотала головой, но его толстые губы приближались все ближе к ее лицу.
В этот момент раздался стук в дверь, и пронзительный голос Агаты прокричал:
– Доминик, с тобой все в порядке?
Глаза Доминик расширились от радости, и она торжествующе посмотрела на сальное лицо Умберто. Он застыл. В дверь опять постучали.
– Доминик, я спрашиваю, с тобой все в порядке? Мне кажется, я слышала твой крик. Ответь, Доминик, иначе я позову охрану.
Умберто наклонил свою огромную голову и прошептал:
– Я уберу руку с твоего рта, и тебе лучше сказать, что с тобой все в порядке, иначе ты пожалеешь. Ясно? И чтобы никаких фокусов!
Она кивнула, и он медленно убрал руку. Глубоко вздохнув, она крикнула:
– Агата, о Агата, слава Богу, это ты. Я видела такой страшный сон, я так испугалась!
– Впусти меня, дорогая, – приказала Агата, с беспокойством дергая закрытую дверь. – Сейчас же.
– Нет, нет, не входи, – крикнула Доминик, с ликующим злорадством глядя в лицо Умберто, которое исказилось от злобы и страха. – Я сейчас выйду к тебе, сегодня я хочу спать в твоей комнате, Агата. Мне приснился такой ужасный сон.
– Конечно, дорогая, иди скорей. Поторопись. Я позабочусь о тебе.
Торжествующая Доминик выскользнула из-под итальянца, схватила халат, сунула в карман фотографии и бросилась к двери.
– Это еще не конец, – хрипло прошептал Умберто, когда она от двери взглянула на него. – Меня еще никто не мог перехитрить, маленькая шлюха, никто.
Ничего не ответив, Доминик раздвинула стеклянные двери и упала в объятия Агаты.
– О, Агата, это был такой ужасный сон, – всхлипнула она, слезы радости текли по ее раскрасневшимся щекам.
– Тихо, тихо, не плачь, дорогая. Я позабочусь о тебе, моя крошка. Пойдем, пойдем со мной.
Обняв дрожащую девушку, Агата повела Доминик в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Умберто Скрофо внимательно слушал голос в телефонной трубке; его до синевы выбритое лицо раздвинулось в широкой улыбке. То, что он слышал, доставляло ему удовольствие.
– В Париже, ты говоришь, ты нашел его в тюрьме? – Он выслушал еще раз и рассмеялся. – Французские пьяницы, я видел их, все они одинаковы. За стакан абсента они продадут своих родителей. Сколько он хочет? – Услышав ответ, он нахмурился. – Сто тысяч франков?
Это смешно. Я и не подумаю платить ему столько. Предложи ему десять тысяч.
На другом конце провода что-то быстро говорили, и Умберто стал постепенно выходить из себя.
– Скажи ему, пусть позвонит мне. Нет, у нищего ублюдка наверняка не хватит денег на звонок. Я сам позвоню ему. Как, ты сказал, его зовут? – Умберто нацарапал имя и номер телефона, повесил трубку и тихо сказал: – Ив Морэ… очень, очень интересно.
Чувство вины повергло Джулиана в смятение после тех двух безумных ночей, которые он провел с Доминик во время съемок на корабле. Он прекрасно понимал, что то, чем он занимается с Доминик, отвратительно, но в последнее время его тело отказывалось ему повиноваться. Ему казалось, что у него остались только нервные окончания рядом с членом, радостно поднимавшимся каждый раз, когда он оказывался с Доминик.
Они часами занимались любовью в его каюте, и он уже едва мог ходить. Он возвратился в отель рано утром, когда рассвет слегка коснулся холмов.
Когда он, шатаясь, вошел в ванную, то невольно вспомнил о Доминик. И сразу возбудился. Почувствовав отвращение к самому себе, он в шоке уставился на себя в зеркало. Он либо Супермен, либо кандидат в психбольницу. То, что разбудила в нем Доминик, сделало его ее рабом, он знал, что это может навсегда разрушить его отношения с Инес.
Он пытался найти номер газеты, о котором упоминал Крофт, но его ни у кого не оказалось, и Джулиан выбросил это из головы, решив, что со стороны Хьюберта это была просто дешевая уловка, чтобы разозлить его. Крофт не стоил того, чтобы беспокоиться о нем. Это был человек низкого происхождения, которого Джулиан находил чрезвычайно неприятным. Он знал, что Инес тоже невзлюбила итальянца. Она сказала ему об этом после приема у Рамоны. Может ли хоть кто-нибудь сказать о Хьюберте Крофте доброе слово или испытывать к нему теплые чувства? Никто!
Заснувшая с помощью снотворного Инес проснулась, услышав шум моющегося в душе Джулиана. Для того, чтобы она могла спать по ночам, доктор Лэнгли прислал ей пилюли. Целыми днями она ничего не делала, только читала и смотрела в окно, поэтому заснуть становилось все трудней и трудней.
– Как твои дела, дорогой? – спросила она, когда Джулиан тихо скользнул на свое место в их большой двуспальной кровати. – В последнее время тебе приходится так много работать, столько часов подряд, я беспокоюсь о тебе.
– У меня все хорошо, только я очень устал, – прошептал он. Новый приступ вины причинил ему физическую боль. – Не стоит беспокоиться обо мне, моя радость, думай только о себе и о нашем ребенке. Спокойной ночи, дорогая. – Он нежно поцеловал ее в лоб, отвернулся и сделал вид, что спит.
Инес смотрела в темноту. Ее женская интуиция подсказывала ей, что здесь что-то не так. Она знала все о его прошлом и о той череде любовниц, которые были у него всегда. Но разве это возможно с шестнадцатилетней девочкой? Тем более сейчас, когда между ними царит полное взаимопонимание и она носит его ребенка, которого он всегда так хотел? Разве он мог даже подумать об этом?
Хотя Джулиан не был человеком аналитического склада и не любил делиться своими проблемами, он понимал, что ему надо выговориться, иначе он сойдет с ума. Он решил довериться Нику Стоуну, которого считал рассудительным человеком, которому можно было верить. На следующий день съемки закончились сразу после сцены с танцем. К счастью, рядом не было Доминик, которая своими чарами заставляла его все время возбуждаться, поэтому на обратном пути со съемочной площадки он обратился к Нику:
– Не хочешь выпить, дружище?
– Неплохая мысль. Как насчет «Ла Перла»? Мы сможем посмотреть на искателей жемчуга. Не знаю, как ты, но я чувствую, что с удовольствием выпью «Маргаритас», – сказал Ник. У него было приподнятое настроение, хотя в глубине души по-прежнему тлела ненависть к Скрофо. Он с трудом контролировал себя, малейшей провокации со стороны Умберто было достаточно, чтобы привести его в ярость.
В «Ла Перла» Джулиан и Ник выбрали столик в углу, подальше от туристов. Как только они сделали заказ, Джулиана прорвало:
– Черт возьми, я не знаю, что делать, Ник, – сказал он. – Я по уши в дерьме.
Вдалеке несколько молодых мускулистых мексиканцев, готовясь показать свои знаменитые смертельные прыжки в находящийся далеко внизу океан, как пауки карабкались по отвесной скале, но Джулиан и Ник не обращали на них внимания.
– Я полагаю, ты знаешь, что происходит? – спросил Джулиан.
Ник сочувственно улыбнулся.
– Малыш, с таким же успехом ты мог бы забраться на статую Свободы и прокричать это на весь штат Нью-Йорк, – сказал он. – Я думаю, ты о себе и о девочке?
– Конечно, – мрачно сказал Джулиан. – Девочка. Я не могу насытиться ею, Ник. Я не хочу этого, но не могу остановиться. Боже, мне тридцать семь, я гожусь ей в отцы. Я ненавижу себя за это, но она действительно околдовала меня.
Ник сочувственно слушал, радуясь в душе, что сам не сталкивается с подобными проблемами. Может быть, они возникают от излишней привлекательности, подумал он. Джулиан всегда был ненасытен в любовных связях, но кто может винить его, если они сами бросаются на него?