— А что у тебя имеется? — немедленно заинтересовалась Катюха.
— Посмотри сама. Я лично допиваю розовое мартини, хотя от сладкого меня с души воротит.
С интересом порывшись в моем баре, Катюха выбрала для себя початую бутылку текилы.
— Ты чего такой мрачный? — спросила она, когда все уже было готово для первого тоста. — С Викой поссорился?
— Заткнись — и пей! — скомандовал я, вяло чокаясь с ее рюмкой и залпом выпивая свой бокал. — Так о чем ты там хотела поговорить?
— Сына у меня ограбили! — гневно пожаловалась она. — Представляешь, возвращался домой поздно вечером и оказался в вагоне метро совершенно один. А на следующей станции вошли двое здоровенных парней, приставили ему с обоих боков по «волыне» и отняли мобильник, часы и тысячу рублей денег. Эй, Серега, ты чего кривишься-то?
— Это он сам тебе так рассказал? — давясь от невольного приступа смеха, прохрипел я.
— Ну да. — И Катюха обиженно надула свои чудные губы, накрашенные розовой помадой — явно в тон свитеру. — А что тут смешного? А если бы твоего сына так ограбили?
— У меня нет детей, а вот твой чудный сынуля большой выдумщик! Нет, я, конечно, понимаю его юношеское самолюбие и желание выглядеть в материнских глазах вполне достойно. Но ты сама посуди — зачем этим здоровенным парням угрожать твоему хлипкому заморышу пистолетами? Он у тебя что — каратист или вооружен до зубов? Да ему «козу» из двух пальцев сделаешь — так он сам добровольно все отдаст! «Волынами» ему угрожали, поди ты! Вот ведь герой нашелся!
Катюха сердито нахмурилась, и тут я понял, что переборщил. В конце концов, надо же уважать чувства матери — да еще такой очаровательной! Тем более что она действительно была очень привязана к своему Федору и не жалела на него никаких денег.
— Ну ладно, не обижайся, — примирительно заявил я, погладив ее по руке с — опять-таки розовыми! — ноготками, — а дорогой хоть мобильник?
— Семь с половиной тыщ стоит! С видеокамерой! — гордо выпалила она.
— Неужели это ты ему подарила?
— Нет, он сам себе заработал. Летом в «Ростиксе» два месяца был официантом.
— Ну тогда еще ничего. Запомни главное — если будешь баловать детей в юности, то некому будет побаловать тебя в старости.
— Почему так?
— Потому, подруга, что это — самый знаменитый закон человеческой неблагодарности. Ну ладно, а часы-то хоть сколько стоят?
— О, часы вообще на семьсот баксов потянут!
— На сколько? — изумился я, машинально взглянув на собственные, которые стоили мне около пяти тысяч рублей и которыми я был вполне доволен.
— На семьсот, — повторила Катюха и тут же пояснила: — Это ему богатые одноклассники подарили. Знаешь, в какой он крутой школе учится!
— Ну, если одноклассники, тогда еще ничего, — насмешливо заявил я, — а вот если бы их подарили ребята постарше, то я бы на твоем месте насторожился и категорически запретил принимать такие дорогие подарки…
— Это ты к чему?
Тут я понял, что опять могу ее сильно обидеть, и вовремя сменил тему:
— Ладно, проехали. Наливай дальше, чего сидишь, как неродная?
— У меня есть еще одна проблема, — выпив очередную рюмку текилы и аккуратно вытерев губы тыльной стороной ладони, сообщила моя собутыльница.
— Выкладывай, подруга, я сегодня как никогда щедр на мудрые советы!
— Меня квартирные хозяева выселяют.
— А, это те самые псевдорелигиозные бездельники, которые постоянно тянули с тебя денежки и при этом носились с бредовой идеей — наладить выпуск бумажных храмов, которые бы школьники склеивали на уроках труда?
— Они самые.
— А за что выгоняют?
— Галина, ну хозяйка квартиры, откуда-то узнала, что мы с Федей лютеране.
— Чего? — дико удивился я, никогда не замечавший за Катюхой ни малейших признаков религиозности.
Из ее дальнейшего рассказа выяснилось следующее. Поскольку в молодости, еще у себя в провинции, она была замужем за обрусевшим немцем, то по настоянию его родителей крестилась вместе с сыном в лютеранство и даже получила по этому поводу фирменный сертификат от приехавшего из самой Германии пастора. Кстати, ее славный Федор немало гордился этим сертификатом и даже носил его в школу — повыпендриваться перед православными приятелями. По словам Катюхи, квартирная хозяйка Галина — молодая женщина ее лет, но при этом чрезвычайно набожная — специально ходила к своему батюшке посоветоваться: «Не грех ли давать пристанище иноверцам?» На что сей мудрый священник ответил нечто вроде: «Отроку давать пристанище не грех, ибо мал и неразумен еще, а вот его матушке необходимо дать от ворот поворот. Пусть живет со своими паскудными лютеранами».