Я не понял, что она собирается придумывать, однако уточнять не стал, поскольку именно в этот момент жестокая ностальгия по Катюхе холодной рукой сжала мое сердце. Где и с кем она, черт бы ее подрал, пропадает и почему ее мобильник постоянно «временно недоступен»?
Питомцы Гиппократа
(7 января)
Наконец-то позвонила проклятая Катюха, причем в своем обычном стиле — то есть абсолютно пьяная, да еще со своими дурацкими вопросами «Ты меня любишь?» и «Если любишь, то почему не женишься?».
— Люблю! — в бешенстве заорал я. — И даже жениться готов, если ты только вернешься! Где пропадаешь и когда, наконец, появишься дома?
— А чего ты так волнуешься, любовь моя? Я все у тех же друзей… Кстати, они тебе передают большой привет и поздравляют с Рождеством.
— К черту! Плевать мне на твоих гребаных друзей и их похмельные поздравления. Я сейчас же собираюсь и немедленно за тобой еду.
— Не надо, зачем? Я сама к тебе вернусь, может быть, даже сегодня вечером.
— У меня уже нет сил ждать — ты торчишь там целую неделю! Короче, сиди и жди меня!
Она попыталась было что-то возразить, но я уже не стал слушать и с треском повесил трубку. Затем быстро собрался, вышел на улицу и, по-прежнему дрожа от бешенства и ревности, сел в машину. Уже заведя мотор, я вдруг подумал о том, что стоило бы захватить с собой Анатолия, однако стыдно в очередной раз грузить его своими проблемами, тем более что сейчас я ехал к супружеской паре, у которой жил ее сын, так что ничего страшного этот визит не сулил.
Это рассуждение оказалось моей ошибкой, за которую я жестоко поплатился!
Во-первых, в квартире, кроме хозяина дома — того самого Андрея, с которым Катюха в свое время наставила рога его жене Галине, в результате чего и лишилась данного крова, — находились лишь два типа самого уголовного вида. Как известно, негодяйство накладывает на внешность столь же зримый отпечаток, как и самый сильный ожог, разница лишь в том, что в одном случае повреждается кожа, в другом — душа.
Естественно, все четверо были давно и прочно пьяны, о чем свидетельствовал жуткий бардак в виде множества пустых водочных бутылок и валявшихся на полу окурков.
— Это мои друзья, — представила их Катюха, после того как соизволила выразить радость от моего появления.
Кстати, иного представления как «друзья» в ее лексиконе просто не было, даже если она видела их первый раз в жизни и эти самые «друзья» отымели ее по очереди.
Мы все четверо нехотя пожали друг другу руки, причем двое из этих друзей подали их мне самым хамским образом — то есть немного наклонив ладонью вниз, как это обычно делает дама для поцелуя. Однако в тот момент я сдержался, сделав вид, что не обратил на это внимания.
— Ну, мать, я за тобой, — следом за обменом рукопожатиями тут же заявил я, отказавшись от предложения присесть, — давай собирайся и одевайся. (На ней был только темно-синий мужской халат и толстые вязаные носки.)
— Да, подожди, Сережа, — принялась канючить моя подруга, — давай сначала немного посидим, выпьем, пообщаемся. Поговори с моими друзьями о чем-нибудь высоком и умном! Знаете, какой он у меня образованный!
Этой пьяной дурехе, видимо, захотелось поучаствовать в интеллектуальной беседе между сутенером, старым бездельником и двумя явными жуликами, поглядывавшими на меня настороженно и без малейшей симпатии! Но что за дешевое тщеславие ее распирает — чувствовать себя королевой подобной компании, можно даже сказать, бомжатника, вместо того чтобы быть равной среди равных в среде порядочных людей!
И все же я так любил эту крысу, что просто не мог уехать, не сделав ни единой попытки вырвать ее отсюда!
Пить я, разумеется, не стал, однако скрепя сердце все-таки присел на первый попавшийся табурет, смахнув с него на пол банановую кожуру Ситуация была весьма неприятной, поэтому действовать нахрапом явно не стоило. Эх, черт, и почему же я не взял с собой Анатолия! С какой бы легкостью и удовольствием бывший спецназовец набил бы морды всей этой троице, разом избавив меня от всех проблем!
После того как все четверо, включая и Катюху, выпили за «здоровье вновь прибывших», кое-как завязалась «интеллектуальная» беседа, имевшая весьма своеобразный характер.
Первый из этих типов оказался столь ярым антисемитом, что даже не постеснялся поинтересоваться моей фамилией; второй — невыносимым пошляком, недавно прочитавшим «Камасутру». Этот древнеиндийский трактат произвел на него столь сильное впечатление, что теперь он не мог говорить ни о чем другом, кроме способов сношения и женских достоинств. Особенно неприятно на меня подействовало выражение «клиторок в степи», которым он обозначил гениталии своей недавней подруги. А чего стоит такое его заявление: