— Интересно, проявил бы он такое же великодушие по отношению ко мне? — спросил герцог.
— Отпустите его, сударь. Прошу вас, — взмолился главарь. — Вы ему уже преподали хороший урок.
— Конечно, преподал, — согласился герцог, — и пусть это будет уроком и для всех вас.
Он огляделся вокруг, продолжая держать мертвой хваткой своего соперника. Смуглый корчился от боли в руках под тяжестью веса герцога.
— Больше никто не хочет сразиться со мной?
Ответом было гробовое молчание, и многие мужчины отвернулось от него.
— Очень хорошо, — сказал герцог. — А теперь, надеюсь, вы сдержите свое слово. Леди и я пойдем наверх и пробудем там до тех пор, пока вам не принесут деньги. И чтобы никто из вас не осмелился нам помешать. Ясно? — Пользуясь всеобщим молчанием, он добавил: — Я возьму с собой два ножа на тот случай, если кто-нибудь захочет войти к нам без разрешения.
— Мы держим слово, сударь, — поспешил заверить главарь.
Герцог наконец отпустил руки своего поверженного противника, который тихо застонал и, казалось, совсем не торопился подниматься. Ножи выпали у него из рук, так как он не смог их держать.
Герцог прошел через всю комнату и взял с пола свои сапоги. Селина ждала его, держа в руках его пиджак и рубашку, и он обнял ее за плечи.
Они последовали за главарем, который, сняв со стены подсвечник, провел их наверх по шаткой лестнице с обвалившимися перилами. Как отметил герцог, это была единственная неразрушенная комната во всем здании. Он подумал, что, вероятно, это была главная спальня. Из двух плотно забитых окон комнаты одно, должно быть, выходило на долину, живописно простиравшуюся внизу, а другое — на дорогу, идущую по склону холма.
Пол был грязный, но достаточно прочный. Комната была совершенно пустой, и главарь поставил подсвечник на то, что осталось от старинного камина. Должно быть, его разбили нарочно, и теперь он мог служить только в качестве полки, на которую можно было поставить подсвечник.
— Вам скажут, сударь, когда гонец вернется, — сказал главарь, закрыл за собой дверь и запер ее на замок.
Этот звук вывел Селину из оцепенения, которым она была охвачена во все время поединка. Теперь она повернулась к герцогу и спрятала лицо на его плече, но тотчас же вспомнила, что он ранен, и быстро отпрянула.
Девушка огляделась вокруг, как бы пытаясь найти, куда положить его одежду, и в конце концов положила ее на пол.
— У вас на руке кровь, — заметила она. — Я перевяжу вам рану.
— Это царапина, — успокоил ее герцог.
— Но она может стать очень опасной, если грязь попадет внутрь.
Селина вынула из кармана носовой платок.
Взглянув на след от ножа на руке герцога, девушка вскрикнула от ужаса. Рана оказалась гораздо глубже, чем она предполагала, и кровь все сильнее текла по его руке темно-красной струйкой.
— У меня в кармане пиджака носовой платок, — сказал герцог.
Селина вынула платок, затем, положив на рану свой, завязала руку герцога его платком.
— Боюсь, это мало поможет, — тихо произнесла она, — разве что защитит рану от грязи. Будем надеяться, что нож был чистым.
— Я достаточно здоров, — сказал герцог, — и рана заживет быстро.
Другая его рука была лишь слегка поцарапана. Однако Селина решила перевязать и ее. Подняв один из ножей и отвернувшись от герцога, она отрезала полоску от белой муслиновой нижней юбки, которую мадам Франсуаза прислала на виллу всего лишь за двадцать минут до того, как они отправились на прогулку.
Она, конечно, не могла не понимать, что использовать столь элегантную вещь для перевязки — непозволительная роскошь, но что, в конце концов, было сейчас важнее?
Герцог с едва заметной улыбкой наблюдал, как она завязывала ему руку самодельной муслиновой лентой. Кровь сразу же просочилась через повязку, как и через носовые платки на другой руке.
— Вам очень больно? — спросила Селина.
— Немного, — ответил он. — Я так доволен, что проучил этого мерзавца, что не могу думать ни о чем другом.
— Но как ловко вы это сделали! Я даже не ожидала, — сказала Селина. — Я была… в ужасе.
— Я же сказал, что вы должны довериться мне, — улыбнулся герцог.
Но что было ему приятнее всего, так это то, что он победил без лишнего кровопролития. Этерстон знал, что монахи из Шаолинского храма одобрили бы то, что он сделал.
— Сейчас я оденусь, — произнес он, натягивая сапоги, — а потом хорошенько осмотрю нашу тюрьму и поищу, нет ли здесь какой-нибудь лазейки.
— Вы считаете, что мы можем убежать? — спросила Селина.
— Именно поэтому я и настоял на том, чтобы мы остались одни, — сказал он. — Кроме того, я не хочу, чтобы этот грубиян продолжал смотреть на вас.