— Доброе утречко, Ричард, — в ответ машет Годжо.
— О, я слышал, что японцы плохо запоминают имена европейцев. Я Ригард, — чешет затылок беловолосый придурок. Видимо, его знаний языка не хватает на то, чтобы уловить все полутона.
А вот я заметно напрягаюсь. Что ты задумал, Годжо?
— Да-да, Эдгард, — кивает Сатору. — Нам, азиатам, вообще далеко до ваших порядков. Но раз уж ты сюда приехал, почему бы не обменяться опытом?
— Годжо-сенсей, разве сейчас не мой урок? — недоумённо моргает Юджи; этот родился в Японии, а всё равно не понимает, насколько ядовитое каждое слово Сатору.
— Обмен опытом — это круто! — воодушевлённо произносит Ригард. — Хочешь, чтобы я потренировался с мальчишкой?
Ригард легко переходит на «ты» — в его голове все формальности соблюдены, а величайший шаман современности уже друг, которого можно панибратски похлопать по спине. Моё упущение. Стоило всё-таки рассказать ему немного о Сильнейшем из клана Годжо. Но что в голове у самого Сатору — всё ещё загадка для меня. Одна из тех, которые я устал разгадывать.
Опускаюсь на землю, натягивая на подбородок горло водолазки. Пусть разбираются сами.
— О нет, для гостя с Большой Земли у меня уникальное предложение, — расплывается в улыбке Годжо. — Бой с самым крутым, сильным и красивым, — идиот подмигивает мне, — магом Японии. Мне напели птички, что тебе нравится махать кулаками.
Тяну за длинные рукава, закрывая ими костяшки пальцев. От слов Сатору уже давно переставшие беспокоить меня шрамы саднят, будто только начинают рубцеваться.
Ригард всё ещё ничего не подозревает. Разминает плечи, красуясь мускулистыми руками. До щелчка сгибает толстую шею.
Надо, наверно, остановить их. Но на ум приходит то, как я — жалкий и испуганный — прятался от Ригарда в ванной, пока он выламывал дверь, чтобы избить меня за глупо потраченные деньги — я купил дорогой сервиз с традиционной японской росписью. Мне тогда очень не хватало родины, но Ригард был далёк от сантиментов. Он, обезумев от моего сопротивления, разломал на куски раковину — один из них как раз и оставил шрам на груди. Я совсем не злюсь на него за это, у него тоже были тяжёлые времена. А первые шесть лет после бегства я сам казался себе несносным и диким: кусал руку, с которой ел, творил глупости, думая, что всё ещё в школе, где за проступок ставят в угол. Ригард научил меня жить по-взрослому. Я благодарен ему. Но перед глазами всё равно стоят рассыпанные по полу осколки расписного фарфора, залитые моей кровью.
— У вас тут и такие есть? Сильные и крутые? — поигрывая бицепсами, спрашивает Ригард. — Я думал, это всего лишь школа.
— Правильно. И никакой учитель не захочет ударить в грязь лицом перед учениками, — смеётся Сатору. — Можешь взять оружие. Какое ты там предпочитаешь? Нож?
— Это нечестно. Ты же с голыми руками, — отвечает Ригард. — Я за справедливый бой.
Выкопал себе могилу. Вижу это по сузившейся в неизмеримо яркую точку радужке Годжо, заметную мне через дужку очков.
— Тогда вперёд. Подраться с блистательным Сатору Годжо — уникальный шанс. Не упусти его, Леонард.
Ригард львом кидается вперёд, заносит кулак над головой, вкладывая в удар проклятую энергию. Сатору легко отступает в сторону. Рука прорывает пустоту. На земле остаётся борозда, доходящая практически до моих вытянутых ног. Проклятая техника Ригарда позволяет ему растягивать свою магию, словно йо-йо — так, чтобы основной поток уходил гораздо дальше цели выпада.
— Танцор? — рычит Ригард.
— Просто ты мазила, — в тон ему отвечает Годжо, показывая язык.
Ещё удар; проклятая энергия на кулаках горит жёлтым пламенем. Шестиглазый снова делает шаг, прочитав движение ещё до его начала.
— Первый раз вижу, чтобы сенсей дрался с кем-то просто так, — задумчиво произносит Юджи, устраиваясь рядом со мной. — Ваш друг будет в порядке?
— Чёрт его знает, — честно отзываюсь я.
Духовная сила, оттянутая будто резинкой, следует за уклонившимся Сатору. То, о чём я говорил — любые траектории, немыслимые углы: удары Ригарда всегда достигают цели. Но жёлтый огонёк взрывается жалкой вспышкой, разбившись о расширение территории Годжо — хвалёную бесконечность, отделяющую его крошечным, но непреодолимым расстоянием от мира.
— Фокусник, — сплёвывает Ригард.
— Твой японский лучше, чем я ожидал, — пожимает плечами расслабленно спрятанных в карманы рук Сатору. — Но дерёшься хуже первогодки. Такой сла-абый… Третий ранг?
Ещё одна техника Ригарда — наследственная и очень сильная по европейским меркам — «Одержимость Берсерка». Как только у Ригарда что-то не получается, проклятая энергия пробивает отметку максимума и делает из него настоящего зверя. Это сказывается и на внешнем облике — по бёдрам хлещет кошачий хвост с кисточкой на конце, а одежда трещит от раздавшихся в объёме мускулов. Во рту возникает ряд клыков. Строение ног меняется, приближаясь к когтистым львиным лапам. Ригард не любит использовать эту форму — он бережёт свои любимые рубашки и строгие костюмы.
— Вот это да, — присвистывает Сатору. — Стоило захватить с собой моток ниток. Котята же любят с таким играть. Да, кис-кис?
Ригард содрогается от воя. Кидается на Годжо, хищником припадая к земле. Со всей своей звериной силой обрушивается на долговязый силуэт Шестиглазого. Юджи задерживает дыхание, я даже бровью не веду.
В воздух поднимаются комья развороченной земли и клубы пыли. Но во всей этой песчаной буре я могу увидеть то, как ко мне обращается сверкающий космическим лазуритом взгляд. В нём детское хвастовство, гордыня Сильнейшего, но ещё — теперь различаю это отчётливо — робкое недоумение и нежность. Годжо ждёт моего разрешения. Не знает, что делать дальше. Он зашёл так далеко, но вдруг, в последний момент, поддался сомнениям. Я не мамочка великовозрастному шведскому берсерку. Пусть получит то, на что нарвался. Едва заметным движением киваю.
— Красный, — долетают до нас с Юджи тихие слова из песчаного вихря.
Та техника, которая у Сатору удавалась раз через раз десять лет назад. Сейчас она взорвалась алым вакуумом, отторгая проклятую энергию, в огромном объёме излучаемую Ригардом. Вот к чему было это ребяческое самодовольство в глазах.
Ты хорош, Сатору Годжо. Чертовски хорош.
Остаётся только надеяться, что Ригард смог это пережить. Его тело в изорванной одежде безвольно падает прямо к носкам моих кроссовок. От звериной формы не осталось и следа — он весь сплошная гематома с торчащей из сгиба колена костью. Подаюсь вперёд. Хриплое, но стабильное дыхание.
— В Европе все такие слабаки? — отряхивая чёрную куртку, удивляется Годжо. — Я бы мог стать там суперзвездой.
Он опустил очки и смотрит прямо на меня, ожидая… похвалы?
Какая глупость. Но я всё равно не могу сдержать подрагивающие уголки губ. Напоминает то время, когда за насмешки надо мной огребали ребята из Киотской школы. Конечно, тогда Годжо чаще прибегал к кулакам — это выглядело менее эффектно, да и потом приходилось долго рисовать йодом по его телу, обводя царапины. Сейчас же на Сатору нет ни одной. Он, окутанный своей безукоризненной бесконечностью, с сияющим лицом смотрит на меня, довольный своей выходкой, как сытый кот. Да уж, если ты Сильнейший, то взрослая жизнь всё же чуть слаще моей — можно запросто взорвать всех своих обидчиков, зная, что найдутся ещё толпы тех, кто окружит тебя обожанием и любовью.
Ригард кряхтит и харкает кровью. Пора вернуться с небес на землю — скоро моё время в лучах солнца истечёт, а значит, нужно позаботиться о будущем.
— Я отведу его к Сёко.
Помогаю мужчине подняться; он быстро пришёл в сознание и может идти, волоча за собой искалеченную ногу. На его лице нет и тени былого дружелюбия.
— В следующий раз я убью тебя, узкоглазый урод, — выплёвывает он вместе с кровью.