Сатору — по пояс обнажённый и с лопаткой в руке — стоит у плиты, напевая что-то себе под нос. Утренние лучи выделяют рельефные плечи и углубление на месте позвоночника, солнечные зайчики играют в переливающихся волосах. У меня ноет сердце.
— Надо же, ты сам вылез из постели, — как ни в чём не бывало говорит он, с улыбкой оборачиваясь ко мне: на Сатору нет очков, чёлку с лица убирает тонкий металлический ободок.
Это выглядит как мечта, которую я придумал себе в восемнадцать. Взрослый и всё ещё божественно красивый Сатору Годжо готовит мне свой фирменный завтрак — омлет с рисом. На столе уже ждёт чашка кофе. Рядом стоят мисочки с закусками — ферментированные бобы и маринованные овощи. Не ел их уже… десять лет.
— Я ухожу, — решительно заявляю, готовый сейчас же броситься к двери.
Ноги путаются в одеяле, которое я тащил за собой, по инерции делаю ещё один шаг и падаю. Ко мне приближается дверной косяк с явным намерением оставить на лбу шишку. Чёрт, как же глупо!
Падение останавливает Сатору, успевая схватить меня за предплечье. Ублюдок хихикает, выпутывая моё сонное тело из плена. Но я цепляюсь за него как за последнее спасение достоинства — какого-то хрена я проснулся в одних трусах. Оборачиваю одеяло вокруг бёдер, но снова застреваю в нём, чувствуя под ногами мягкий пух. Годжо, подняв брови, насмешливо наблюдает за моими попытками бежать.
— Да что я там не видел, — закатывает глаза он, одним рывком заставляя одеяло упасть на пол.
Хочу снова выбить из него всю дурь — вчерашние ушибы зажили, не оставив и следа. А я так надеялся, что хотя бы они будут напоминать Сатору о том, что лучше ему держаться подальше.
— Поешь сначала. Твой дружок всё равно куда-то смылся. Ночью его не было в комнате.
Ригард куда-то ушёл?
Вспоминаю своё вчерашнее поведение. Что ж, он точно не из тех, кто будет разбираться в причинах истерики. Наверно, умотал в какой-нибудь токийский бар. Надеюсь, вернётся не скоро. Мне совсем не хочется его видеть. Если когда-нибудь вообще хотелось.
Годжо отходит к плите, чтобы переложить омлет на тарелки. Теперь я стою ближе, поэтому могу разглядеть два полукруга под лопаткой. Белёсый шрам — ещё одно напоминание о том, как сильно я когда-то хотел быть счастливым.
Пожалуй, ничего не случится, если я позавтракаю с Сатору. Даже он не сможет испортить мой разыгравшийся за прошедшие сутки аппетит.
— Только завтрак, — скриплю зубами я, устраиваясь с ногами на стуле.
— У тебя столько шрамов, — вдруг произносит Годжо; он сел напротив и внимательно смотрит. — Заметил, когда укладывал спать вчера.
«Вероломно запихивал в свою постель, срывая одежду», — хочется поправить мне. Окидываю взглядом свои бёдра, разрезанные вздувшимися полосами. На руках их тоже полно.
— Мы с Ригардом иногда очень эмоционально ссоримся, — подобрев от вкусной еды, пожимаю плечам я; не у всех есть обратная техника, чтобы быстро и бесследно избавляться от ран, поэтому последствия моих ошибок обречены навсегда оставаться со мной.
Годжо со скрипом проводит металлическими палочками по тарелке — мажет мимо куска омлета.
— Он… бьёт тебя?
Тон мне совершенно непонятен. В нём удивление, злость, грусть — какая-то жуткая каша избалованного достатком учителя магической школы. Сатору Годжо так до сих пор не вырос: в голове розовое желе, призма, готовая воспринимать лишь хорошее. Во взрослой жизни чего только не бывает: пощёчины, пьяные драки, попавшийся под горячую руку нож. Тем более мы же мужчины; Ригард говорит, что так проще переживать обиды и заканчивать ссоры. Выпустили пар и забыли. Я же знаю, что он в общем-то хороший. Лучшее, чего я заслуживаю.
— И я его тоже.
— Проклятыми техниками? — переводя взгляд на тарелку, спрашивает Сатору.
Сквозь деланное равнодушие замечаю что-то, похожее на насмешку. Я ошибся: Годжо смог испортить мой аппетит.
— Сам же знаешь ответ, — рычу, запихивая в рот побольше риса с курицей. — Он бы не пережил моей магии. Мы договорились только руками.
— И ножами?
Чёртовы полосы на предплечьях. Грёбаный след от глубокого пореза на груди. Мне хочется снова закутаться в одеяло, хотя Сатору даже не смотрит. Стыд обжигает щёки.
— Слушай, это не твоё дело. Чем бы милые ни тешились — лишь бы не вешались.
— Что ты, что ты, — вроде как сдаётся Годжо, посмеиваясь и вскидывая раскрытые ладони по обе стороны лица. — Ха-ха, это забавно: представлять, как ты лупишь кулаками по двухметровому фанату кроссфита. Честная борьба, никаких вопросов. Не сомневаюсь, у него тоже полно шрамов…
На последних словах Сатору втыкает палочки в тарелку с такой силой, что она раскалывается на две половины. Поднимает на меня сверкающие глаза.
— Для этого ты от меня сбежал? Счастлив с ним?
А чего я, собственно, ждал? Такого завтрака, каким он был десять лет назад? Невероятный идиот. Сам твержу, что ничего не будет так, как раньше, и сам снова и снова попадаюсь в ловушку.
— Я сбежал? — с закипающей внутри ненавистью, переспрашиваю я. — Ты меня убил, Годжо. Заслуженные побои лучше предательства. Доедай сам свою стряпню. Меня тошнит и от неё, и от тебя.
Иду за своими вещами. Лучше больше не подходить к Сатору. Он явно не в себе — за десять лет его поглотило безумие, раз он не понимает, почему я исчез тогда. И это недоумение такое искреннее, что может заразой передаться мне. Рядом с ним я и сам начинаю верить: он всё ещё меня любит. Бред.
— Казуки… — зовёт Сатору.
Не обернусь. У меня теперь другое имя.
***
Ригард появляется уже на площадке. Сегодня из учеников здесь только Юджи. Двое других первогодок отправились на какое-то простенькое задание. А розововолосого малыша ждёт настоящий ад: я не собираюсь отпускать его, пока он не покажет мне своё увеличение территории. Пусть лучше считает меня злодеем, чем попадается в ловушку Сукуны или пока что добродушных шаманов-учителей.
— Каин, доброе утро! — машет мне рукой Ригард; выглядит как обычно хорошо: свежая белая рубашка, тёмные брюки, начищенные ботинки. Думаю, он даже не знает, что я не ночевал сегодня в доме.
Я редко задумываюсь о том, какие у нас с ним отношения. Мы просто встретились в одном из портовых городов Швеции, куда я добрался через пять лет после своего бегства. Он единственный там понимал японский и ломаный английский. Этого мне хватило, чтобы переспать с ним. Ему, в свою очередь, тоже оказалось достаточно секса — он следовал за мной, куда бы я ни направил путь. Помог разобраться с чёрным рынком шаманов, где мы следующие пять лет продавали свои услуги — избавиться от сильного проклятия, тихо и незаметно убрать не угодившего кому-то мага. Эдакая романтика дороги в духе книжек Керуака, которые я брезгливо перелистывал в юношестве. У нас тоже были сомнительные компании, наркотики, выпивка и связи на одну ночь. Моё больное сердце нуждалось в каждодневном обновлении заплатки, а Ригард просто развлекался. Узнав про сосуд Сукуны, я тут же решил вернуться в Японию — сейчас понимаю, насколько поспешными выглядели сборы. Будто я только и ждал малейшего предлога. Ригард сказал, что едет тоже. Он, как один из немногих шаманов в Европе, живо интересовался тем, что творится в Азии.
Но сейчас, видя расплывшуюся в дежурной улыбке рожу, я так сильно жалею о его приезде, что хочется потратить последние деньги на билет до Швеции. Пусть сверкает своими зубищами там. Но в следующее мгновение мне становится стыдно. Я мало говорил с Ригардом о прошлом, глупо требовать от него понимания. Он не может знать, насколько неуместен в этом запутанном клубке моих страстей. Тем более мы уже вот-вот уедем отсюда вместе. Вернёмся к нашему незамысловатому быту. Постараюсь меньше злить его, чтобы потом не стесняться шрамов. Он всё-таки единственное существо на свете, готовое мириться с моей сущностью.