— Итак, ты встретил своего друга Оливера.
— Да, сэр, и он послал меня забрать его «ягуар».
— Когда ты вернулся, где он был?
— В баре. Мне кажется, он называется «Голубой бар».
— Он пил?
— Оливер пил коньяк и разговаривал по телефону. Он как раз положил трубку, когда я вошел. Телефон стоял на стойке бара. В баре было довольно много народу.
— Тогда эти люди или хотя бы кто-то из них слышал, что Оливер говорил по телефону.
— Я думаю, да. Но я не знаю этих людей.
— Мы через газету поищем их.
— Да, — сказал Рашид, — но откликнется ли кто?
— А почему бы нет?
— Есть много причин, сэр, пойти в бар и затем промолчать, когда спрашивают, кто там был.
— Бармен сказал, что твой друг явно разговаривал по телефону с женщиной. Ты не мог бы предположить, с какой женщиной?
— Да, могу.
— С кем? Как ее зовут?
— Простите, но я не хотел бы говорить. Оливер был моим другом, а эта дама… Нет, я не могу этого сказать.
Гарденберг постучал по скоросшивателю, который лежал рядом с ним.
— Оливер написал роман. Сегодня ночью я его прочитаю и узнаю, кто эта дама.
Рашид молчал.
— А ты мне не скажешь?
— Нет, не скажу. Я был бы тогда предателем в своих собственных глазах.
Гарденберг долго смотрел на маленького мальчика с шелковистыми ресницами, влажными, темными, большими глазами, затем вздохнул.
— Ну, прекрасно. Ты, конечно, должен защищать своего друга.
— Я рад, сэр, что вы это понимаете.
— Что было дальше? После того как ты забрал машину?
— Мы поехали во Фридхайм, в интернат.
— Оливер торопился?
— Очень. Он высадил меня перед «Квелленгофом». Это дом, где я живу. И сказал, что ему еще кое-куда надо съездить.
— Куда?
— Этого он не сказал.
— В каком настроении он был?
— Он чему-то радовался и был очень возбужден.
— Ты знаешь, что мы нашли автомобиль Оливера в двух километрах от здания школы, наполовину в снегу?
— Я это слышал.
Гарденберг толкнул бильярдный шар. Рашид поймал его и толкнул обратно. Несколько раз они таким образом посылали друг другу шар.
— Автомобиль был весь в крови.
Рашид судорожно сглотнул.
— Оливер тоже был весь в крови, не так ли? Кто-то его страшно избивал, перед тем как повесить.
— Ты действительно думаешь, что его убили?
— Я в этом твердо убежден.
— Но у Оливера здесь только друзья и нет ни одного врага.
Рашид опустил голову и молчал.
— Ну?
— Мне нечего сказать.
— Если ты полагаешь, что его убили, то, наверное, также думаешь, что это все связано с той женщиной, о которой ты не хочешь говорить.
— Я прошу вас, сэр, не задавайте вопросов, на которые я не могу ответить.
— Итак, я думаю, что прав.
— Я этого не сказал!
— Но подумал!
Маленький принц поднял глаза и долго молча смотрел на комиссара. Затем он кивнул.
— И, хотя ты так думаешь, ты все же не хочешь мне сказать, кто эта женщина?
— Нет.
— Когда я прочту рукопись, то буду знать.
— Да, сэр. К сожалению. Но я в таком случае не буду предателем. — Рашид потер ладони. — Можно мне… можно… Позвольте мне еще раз взглянуть на Оливера.
— К сожалению, это невозможно…
— Почему?
— Наш врач… Твой друг… выглядит сейчас не так, как раньше… совсем не так… мы его уже собираемся положить в гроб.
— Я понимаю. — Маленький принц помолчал некоторое время и затем сказал: — У меня к вам просьба, сэр. — Рашид достал из кармана два конверта. — В последнее время Оливер иногда говорил о том, что у него такое чувство, как будто он скоро умрет.
— Так он говорил?
— Да. Он не чувствовал никакой угрозы. Он не был болен. Он только иногда говорил мне, что у него такое чувство. И если это произойдет, тогда он просил меня оба эти конверта положить вместе с ним в гроб.
— А что в них?
— Я не знаю, сэр. Конверты запечатаны. Но я сплю в его комнате, и, когда вы вызвали меня, я взял их с собой.
Гарденберг встал и прижал к себе мальчика.
— Я благодарю тебя. Ты можешь идти. Там вьюга. Дойдешь один или послать с тобой человека?
— Дойду один, сэр.
— Спасибо, Рашид.
— Я сказал все, что мог, сэр. Так скверно на душе, что Оливера нет, правда?
— Да, — сказал Гарденберг, — очень скверно.
Он посмотрел малышу вслед. Тот с достоинством дошел до двери, повернулся в дверях, еще раз поклонился и вдруг заплакал. Плача, он выбежал из комнаты.
Гарденберг прикурил трубку и открыл оба конверта. Из одного выпали осколки пластинки, из другой Гарденберг достал целую пластинку. На целой пластинке он прочитал: