— Эвелин сказала мне кое-что, чего я не понял. Ваш муж так и не появился?
— Нет. Вот именно.
— Вот именно?
— Он только позвонил. Он что-то задумал. У него есть какие-то планы.
— И что же он планирует?
— Я не знаю.
— Не надо бояться.
— Да я не боюсь. Не боюсь. — Руки у нее при этих словах так тряслись, что сигарета выпала. — О Господи, — простонала она, — мне бы хотелось бояться чуть меньше.
Я кладу руку ей на плечо, о она прижимается ко мне и шепотом говорит:
— Вы не знаете, господин Мансфельд, в каком положении я нахожусь. Вы не можете себе представить. Браслета мне только не хватало.
— Я поеду в интернат. Заявлю о краже. Все комнаты девочек будут обысканы. Или я еще что-нибудь придумаю. Я обязательно что-нибудь придумаю! Я найду эту девчонку! Я найду браслет! Пожалуйста, не плачьте!
— Я не плачу, — проговорила она, но, так как ее щека прижата к моей, я чувствую, как слезы стекают по нашим лицам. Маленькая девочка впереди на лесной дороге прыгает, танцует и бросает камешки.
— Что сказал ваш муж по телефону? Слово в слово!
— Он не приедет сюда сегодня, он останется во Франкфурте.
— Когда он собирается приехать сюда?
— Завтра вечером.
— Значит, у нас в запасе целый день!
— Если только он не приедет через час. Если только он уже не приехал…
— Перестаньте плакать.
— Вы его не знаете. Я уже давно замечаю, что он не доверяет Энрико…
Энрико? Ах, да… этот…
— А теперь еще браслет. Если он приедет и узнает, что браслет исчез, у него будет одним поводом больше. Потеряла? Он мне никогда не поверит. Он уже говорил однажды, что считает Энрико жиголо…
— Замолчите.
— Что?
— Я запрещаю вам повторять подобную чушь! Вам не надо платить мужчине деньги за то, чтобы он вас любил.
— Что вы об этом знаете!
— Не знаю, — говорю я, — конечно, нет, откуда бы мне знать об этом?
Женщина, которую я держу в объятиях, словно свою возлюбленную, говорит:
— Вы богаты. Вы всегда были богаты. Я — нет. Я однажды была так бедна, что не могла купить даже хлеба для себя и Эвелин. Вы представляете себе, что такое бедность?
— Слышал кое-что об этом.
— Вы ничего не знаете! Тем вечером, когда я познакомилась со своим мужем…
Эвелин в сопровождении боксера бежит по дороге к нам, и Верена поспешно выпрямляется и замолкает.
— Что такое, детка?
Боксер лает.
— Тихо, Ассад! Извини, что помешала, мама. Скажи мне, дядя Мансфельд нам действительно поможет?
— Если удастся…
— Ты постараешься, дядя Мансфельд?
— Конечно, Эвелин, конечно.
— Здорово! — Она целует мать. — Не сердись, но мне было так любопытно, что я не смогла удержаться. Я теперь буду ждать, пока ты меня сама не позовешь. Пошли, Ассад!
Она снова убегает с собакой. Мы с Вереной смотрим ей вслед.
— Она — это все, что у меня есть, — говорит Верена.
— Тогда у вас есть сокровище. Что же произошло в тот вечер, когда вы повстречали вашего мужа?
Верена истерически рассмеялась.
— В тот вечер, дорогой господин Мансфельд, у меня было только девять марок восемьдесят пфеннигов и тридцать таблеток веронала.
— Откуда вы взяли лекарство?
— У одного аптекаря. Я несколько недель крутила с ним любовь, спала с ним — понимаете, что я имею в виду, — когда он работал в ночную смену.
— И вы украли у него таблетки?
— Да, чтобы при надобности воспользоваться ими.
— А Эвелин?
— Эвелин тоже. В тот вечер я взяла все оставшиеся деньги и вышла с ней из дома. Я хотела устроить нам последнее пиршество. После… я хотела сделать это после…
— Вы не сделали этого.
— Нет. По дороге домой Эвелин чуть не попала под машину. Он сидел за рулем. — Вдруг она закричала: — Я ни за что не стану снова бедной! Без хлеба! Без света! Без газа! Никогда больше! У меня еще остались те тридцать таблеток! Если он меня вышвырнет, я сделаю это!
Мне это неприятно, но она кричит так громко, что Эвелин уже обернулась. Если кто-нибудь проходит по улице, то ему слышно каждое ее слово. Мне придется сделать это. Я бью ее по лицу. Справа и слева. Она с трудом дышит, но больше не кричит.
Глава 15
Над зеркалом заднего обзора у меня есть маленькая лампочка, я включаю ее и поворачиваю зеркало в ее сторону:
— Поглядите на себя. Вам нельзя появляться в таком виде. — Она послушно вынимает пудреницу и губную помаду из кармана плаща и подкрашивается. Я наблюдаю за ней и думаю о девяти марках восьмидесяти пфеннигах и тридцати таблетках веронала. Она красива, очень красива.