ЗАХЕДРИНСКИЙ. Буржуазный, разумеется. Вы любите Партию.
ТАТЬЯНА. Имеете возражения, товарищ начальник?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да нет, с чего вы взяли! Я и ее люблю. А вы - только Партию?
ТАТЬЯНА. Надеюсь, вы не ревнуете, товарищ начальник?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. К Партии? О нет.
ТАТЬЯНА. В чем же тогда дело?
С правой стороны входит Илья Зубатый, ему двадцать два года, атлетического сложения. В спортивной майке, широких белых брюках с заутюженной складкой, надо лбом буйная белокурая шевелюра. В руке газета "Комсомольская правда".
ЗУБАТЫЙ. Не напечатали!
Татьяна идет навстречу Зубатому. Тот, не обращая на нее внимания, идет прямо к Захедринскому, минуя по дороге Татьяну. Та останавливается.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что не напечатали, товарищ Зубатый...
ЗУБАТЫЙ. Стихотворение! Мое стихотворение!
Татьяна возвращается к своему столику.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да что вы такое говорите, товарищ Зубатый? Ваше стихотворение не напечатали. Невозможно. А какое стихотворение, скажите-ка?
ЗУБАТЫЙ. "Завтра".
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как вам угодно, но завтра я, возможно, буду занят.
ЗУБАТЫЙ. Да это же название стихотворения. Не напечатали.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. "Не напечатали" - хорошее название.
ЗУБАТЫЙ. Не напечатали - не название стихотворения, а просто не напечатали. А стихотворение называется - "Завтра".
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тоже неплохо. А о чем стихотворение, напомните.
ЗУБАТЫЙ (декламирует).
Что ж, пусть дымится Фудзияма,
Не нужно нам японской вишни.
Дай - домны жар, руду Урала,
В их честь мы дружно грянем - браво,
Ведь наше дело вечно право.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ах, это. Понятно, почему не напечатали. Я не разрешил.
ЗУБАТЫЙ. Но это же о Магнитогорске!
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Преждевременно. Строительство Магнитогорска начнется только через год.
ЗУБАТЫЙ. Не может быть!
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Можете проверить в энциклопедии.
ЗУБАТЫЙ. Вот не везет!
ЗАХЕДРИНСКИЙ. К тому же Фудзияма не дымится. В последний раз этот вулкан дымился в тысяча семьсот седьмом году. Ныне же он хоть и по-прежнему японский, но погасший.
ЗУБАТЫЙ. Разрешите, я запишу, товарищ начальник. (Достает из заднего кармана брюк маленький, черный блокнот с карандашом и записывает.)
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Идеологически вы безупречны, товарищ Зубатый, однако вам следовало бы подтянуться по части истории и географии. Вы посещаете вечерние курсы?
ЗУБАТЫЙ (пряча блокнот). Нет.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Это почему же?
ЗУБАТЫЙ. Я пишу.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. А не можете писать по утрам?
ЗУБАТЫЙ. По утрам я тоже пишу.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Когда же вы читаете?
ЗУБАТЫЙ. Я не читаю, товарищ начальник, я все время пишу.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что ж, похвально, похвально. Вы ведь авангард, не так ли?
ЗУБАТЫЙ. Так точно, товарищ начальник.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Иными словами, футурист?
ЗУБАТЫЙ. Факт.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Теперь понятно, почему вы не читаете. Ведь читать можно лишь то, что уже написано, а все уже написанное было написано в прошлом. Пусть даже пять минут назад, но все же в прошлом. И потому вы, будучи футуристом, читать этого не можете. Правильно?
ЗУБАТЫЙ. Факт. Извините, вы не купаться собрались?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да... А что?
ЗУБАТЫЙ. Если вы, товарищ начальник, собрались на пляж, я бы пошел с вами.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Почему же именно со мной?
ЗУБАТЫЙ. Мы бы подискутировали. И мне хотелось, чтобы вы оценили мои новые стихи.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Нет нужды, они наверняка очень хороши.
ЗУБАТЫЙ. Ну, тогда за компанию.
ЗАХЕДРИНСКИЙ (поглядывая на небо). Что-то, похоже, небо начинает хмуриться...
ЗУБАТЫЙ. Да что вы, товарищ начальник, ни капельки. Погода просто сказочная.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тогда, возможно, позднее... у меня как раз накопилось много дел.
ЗУБАТЫЙ. Так я подожду. (Садится на стул перед письменным столом.)
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Или, может, только завтра. Сегодня уже вряд ли выберусь. Да и вы, как футурист, наверное, тоже предпочли бы завтра.
ЗУБАТЫЙ. Ничего страшного. Я все равно подожду.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но лучше не здесь. Нам с товарищем секретарем нужно поработать.
ЗУБАТЫЙ (встает). Так вы, товарищ начальник, позовите меня, когда пойдете.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не премину. А вы тем временем что-нибудь напишите.
Зубатый выходит налево.
Уф-ф-ф...
Татьяна встает. От суровой сдержанности и отстраненности по отношению к Захедринскому она переходит к интимной интонации, также физически.
Приблизившись к Захедринскому, она отодвигает стопы бумаг и папок, садится на стол перед Захедринским.
ТАТЬЯНА. Ты несправедлив, не надо с ним так обращаться. Он очень способный юноша.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Разве я говорю, что это не так?
ТАТЬЯНА. Подлинный талант, хоть и несколько неотесан.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тоже верно.
ТАТЬЯНА. Он же не виноват, что жил под гнетом капитализма.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Правда, достаточно давно.
ТАТЬЯНА. Он еще молод, всего двадцать лет.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Двадцать два.
ТАТЬЯНА. Мог быть твоим сыном.
ЗАХЕДРИНСКИЙ (пораженный). Что?! Неужели похож?!
ТАТЬЯНА. Ты должен уделять ему больше внимания.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не люблю блондинов.
ТАТЬЯНА. Он так робок, так нуждается в заботе.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Материнская душа. (Обнимает ее.)
Татьяна ласково прикасается к его уху.
Пауза.
ТАТЬЯНА. Что ты делаешь сегодня вечером?
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Буду есть рыбу с хреном.
ТАТЬЯНА. Могли бы поесть вместе.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Без Зубатого?
ТАТЬЯНА. А потом погулять.
ЗАХЕДРИНСКИЙ (с энтузиазмом). А сейчас нельзя?
С правой стороны доносится грохот. Захедринский быстро выпускает Татьяну из своих объятий, она соскакивает со стола и отходит от Захедринского. Справа входит Чельцов, волоча за собой по полу пустой мусорный бак.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Товарищ Чельцов, почему вы входите без стука?
ЧЕЛЬЦОВ (поворачивает направо, волоча по полу мусорный бак). Сейчас постучу.
ЗАХЕДРИНСКИЙ (вскакивая со стула и указывая налево). Проходите!
Чельцов поворачивает налево и марширует перед Захедринским, волоча за собой мусорный бак.
И чтобы это было в последний раз!
ЧЕЛЬЦОВ. Ладно уж, ладно... (Выходит налево, таща мусорный бак.)
ТАТЬЯНА. Я передумала. Еду.
ЗАХЕДРИНСКИЙ. Куда?