– Садись. – Он стоял лицом к ней, поддерживая за талию.
Она послушно села на то, что оказалось не очень удобным широким мягким топчаном, откинулась назад и открыла глаза. К ее неудовольствию, Поль разместился напротив нее, на другой банкетке.
– Сними туфли и забирайся с ногами, – велел он. – Они сказали, мы можем подождать здесь до утра.
– Но я не хочу… мне не нужен весь топчан. – Она виновато попыталась объяснить: – Мне одиноко. Столько всего произошло… и все не так, как дома…
Каким-то образом он очутился рядом с ней. Его рука, обнимавшая ее за плечи, согревала ее; Тэффи почувствовала себя под надежной защитой. Легким движением он заставил Тэффи положить голову ему на плечо.
– А теперь спи, зеленая виноградинка. Я разбужу тебя, когда что-нибудь станет известно.
Вот теперь все было хорошо. Все было прекрасно. Можно было полностью расслабиться в его объятиях, прижавшись головой к его плечу, с каждым вдохом ощущая запах тимьяна и меда, розовой воды, календулы, цветов, выросших на востоке, где пчелы кружат над душистыми бутонами и наполняют медом свои крохотные хоботки…
– Ммм?..
Она села, потянулась и посмотрела на часы. Неужели почти четыре? Она протерла глаза:
– Уже правда так поздно?
– Скорее рано. – Его голос изменился, стал веселым и бодрым. – Ты слышала, что сказал доктор?
– Какой доктор? – Она обвела глазами пустую комнату.
Улыбка осветила его лицо:
– С Клодией все будет в порядке.
– Ах, Поль, я так рада! – Тэффи вскочила на ноги. – Мы можем навестить ее?
Он покачал головой:
– Врач сказал, приходите завтра. А сейчас… – Он тоже встал. Не успела она опомниться, как он подхватил ее и закружил по комнате – внезапная вспышка жизни в белом безжизненном пространстве. – А сейчас я хочу уйти отсюда и отметить это событие.
– И я, Поль. – Она была в его объятиях, мир вокруг кружился. – Я тоже.
Чтобы не потерять равновесие, она инстинктивно обняла его. Ее руки ощутили, как широки и надежны его плечи, как под пиджаком и рубашкой переливаются его мускулы. Она чувствовала, как они напрягаются и расслабляются, оставаясь все такими же неизменно твердыми, внушающими надежду, что Поль будет с ней всегда, пусть даже весь мир рассыплется в прах…
Нет, не в прах, зачем думать так мрачно в минуты радости? Пусть рассыплется миллионами, миллиардами бутонов дикого тимьяна, пусть их подхватит ветер, и они будут падать, и падать, и…
Или падает все-таки она сама? Еще бы, ведь его губы так жадно ищут ее рот… И вот бутоны перестали падать и обернулись тем, чем на самом деле и были: мужчиной и женщиной, занимающимися любовью. Он хотел ее. Одной рукой он прижимал ее к себе, другая ласкающими движениями постепенно спустилась от обнаженных плеч под платье и под лифчик.
Тэффи задохнулась, одновременно потянувшись к нему и испугавшись. Она никогда раньше не позволяла мужчине заходить так далеко, так почему же сейчас она бессильна? Его пальцы опустились ниже, несмотря на ее мольбу.
– Не здесь, Поль! Не здесь!
Она сама не понимала, что имеет в виду, но уж точно не это: она совсем не хотела, чтобы он отстранился от нее и оставил сгорать от желания.
Но Поль был не в силах отпустить ее, так же как и она не могла ему этого позволить. Ладонь его на мгновение замешкалась на ее плечах, затем решительно обнажила их, стащив рукава, и, как ястреб бросается на свою добычу, стремительно скользнула еще ниже.
И ее попавшая в сладкий плен грудь сдалась на милость победителя. Стоило ему только потеребить пальцами ее сосок, и новая жаркая волна желания, которой она не могла сопротивляться, захлестнула все ее существо. Тэффи отвернулась и крепко зажмурилась, но это не помогло. Вот его губы коснулись груди, и ее тело непроизвольно выгнулось и потянулось к его настойчивому языку, требуя новой ласки…
Он остановился, и это было невыносимо, но в следующее мгновение его язык снова нашел ее грудь, и в новом пароксизме наслаждения Тэффи судорожно прижалась к нему, к его мужскому естеству, так смутившему ее вечность назад. Как могла она испугаться радостного слияния с ним? Сейчас она всем телом искала его, как растения ищут солнечного света.
– Я… – Она оторвалась от его губ и перевела дыхание. – Я… никогда… раньше… не занималась любовью… по-настоящему.
– Зеленая виноградинка. – Он поцеловал ее в щеку. – Ты и сейчас еще ничего не знаешь о любви.
– Но я не… Я никогда… – Она тряхнула головой, силясь найти нужные слова. – Никто даже не вызывал у меня желания… Раньше.
– Я польщен.
Но по его поведению это было незаметно. Наоборот, он отодвинулся от нее, что-то пробормотал сквозь зубы, натянул платье обратно ей на плечи, засунул руки в карманы и отвернулся.
– Я отвезу тебя домой.
– Нет! – Ее губы были влажны от желания, волосы растрепались. – Я… все равно не смогу… Зачем мне ложиться в постель… одной…
Она замолчала, осознавая, что в конце концов произнесла именно то, что хотела. Долго, очень долго он смотрел на нее, его дыхание снова участилось, желание и сомнение боролись в темных глазах.
– Моя неосторожная Тэффи, ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?
– Я… я понимаю, – она заставила себя посмотреть правде в глаза, – что не каждый мужчина хочет быть первым.
– Я почел бы за честь. Но, дорогая моя, мы познакомились… – быстрый взгляд на часы, недолгий подсчет, – шесть часов тому назад…
– Шесть очень насыщенных часов.
– И большую часть из них ты проспала.
– Неважно. – Она замялась. – Как только мы встретились, ты… ты мне понравился, – она опустила глаза, не зная, как объяснить ему – но это не все. Еще то, как ты заботишься… да, заботишься обо мне! – Она подняла голову, радуясь, что нашла нужные слова. – А поскольку ты значительный человек, твоя забота тоже значительна.
– Я такой, какой есть. – Темные глаза закрылись и открылись снова – он принял решение; губы крепко сжались. – И я очень тебя хочу, Тэффи Гриффин. Но… не надо ввязываться в то, о чем потом можешь пожалеть.
– Я никогда не пожалею, – уверенно заявила она. – Если это будешь ты, Поль.
Он протянул руку и нежно заправил ей выбившуюся прядь за ухо.
– Хотел бы я быть столь же уверен.
– Можешь не сомневаться, – так убедительно, как только могла, сказала Тэффи.
– Посмотрим. – Он распахнул дверь и пропустил ее вперед. – Я провожу тебя домой. Пешком.
– Что? – Она застыла на месте от изумления.
– Я приглашаю зеленую девчонку с неопытным сердечком прогуляться по Люксембургу, «зеленому сердцу Европы».
– В четыре утра?
– Пока дойдем, наступит день. – Он привлек ее к себе. – Мы встретим рассвет, а потом, если ты все еще захочешь… – он приподнял и поцеловал ее локон, – если ты по-прежнему захочешь предложить мне то, что я так жажду получить, я приму твой дар.
И несмотря на то, что она вполне проснулась, она так и не осознала, каким путем они добрались до дома. Она узнала улицу Свободы, уже сейчас запруженную машинами, однопролетный мост Адольфа, парящий над темной массой, которая днем превращалась в кроны деревьев и в дерн долины Петрюса. Но как им удалось перенестись с моста к вздымающейся громаде Бока? А потом к дворцу Великого герцога и к ярким витринам магазинов на пешеходной Большой улице?
Единственное, что она уловила, – когда просветлело небо над зеленоватой тьмой, наполненной множеством ночных звуков. Это случилось в Городском парке, когда они подошли к статуе Жана Слепого и застывшим на площади Гласис каруселям и балаганам. К тому времени небо сменило бледно-серый цвет на нежно-розовый, постепенно переходящий в светло-голубой.
– Видишь те маленькие облачка? – Он показал туда, где над крышами домов реяли розовые крылья тумана. – Когда ты краснеешь, то становишься точного такого же цвета. – Он вгляделся в ее лицо. – Ты покраснела или всему виной свет?