На ее глазах выступили слезы. И внезапно она поняла все.
Все, кроме того, что она сама умирает.
Она не знала, сколько времени прошло, пока она поняла это, поскольку время теперь для нее ничего не значило. Несколько раз в комнату заходили Тайтина и миссис Сердж и делали, наверное, что-то нужное, как им казалось. Они приносили ей мясной бульон и жидкую овсянку, обмывали ее ароматной водой и переодевали в свежие пеньюары, а также меняли постельное белье. Она послушно принимала эту заботу, но не жаждала их общества и всегда чувствовала тайное облегчение после их ухода. Также она совершенно равнодушно воспринимала бабушку и кузину Милдред, которые приехали из Виргинии и теперь занимали комнату с монастырскими кроватями. Она не получала никакого удовольствия от их рассказов о Сорренто и Амальфи. Когда ежедневно по утрам Тьюди приносила к ней Ларри, она радовалась встрече с ним, но совсем не протестовала, когда доктор Брингер сказал, что ребенку нельзя оставаться с ней подолгу, поскольку он утомляет ее. Она не считала, что ей надо много общаться с малышом, раз была уверена, что с ним все в полном порядке. Также ей не хотелось часто встречаться со священником, венчавшим их с Савоем и крестившим Ларри, и с настоятелем англиканской церкви, которую постоянно поддерживала Люси своими пожертвованиями, а сама Кэри скорее номинально посещала. Она благодарила их всех за то, что навестили, но не предлагала приходить еще. Единственным человеком, которого она хотела видеть около себя, был Клайд.
Опять, как и прежде, они свободно разговаривали обо всем на свете. Так они беседовали еще до замужества Кэри… Она подумала об этом, когда он рассказал ей о похоронах ее матери и мужа… Она подумала также, что после ее смерти ему совершенно не с кем будет вот так поговорить. Она очень беспокоилась за него, понимая, что он останется бесконечно одиноким. Однако беседы с ним не утомляли и не печалили ее; напротив, она даже радовалась, что ей удается немного успокоить отца. Она знала, что он колебался, предоставлять ли себе это успокоение, поскольку спросил доктора Брингера, не причинит ли ей его рассказ какого-нибудь вреда. Он спросил это шепотом, когда оба вышли в вестибюль, но Кэри все-таки удалось услышать ответ врача.
— Вы уверены, что ничто не сможет помочь сохранить ее силы? — спросил Клайд.
— Ей уже нечего сохранять. Сил у нее совсем не осталось. Я делаю все, что от меня зависит, чтобы ей было легче. Даю ей наркотики. Но теперь сделать ее по возможности более счастливой — это уже ваша забота.
Клайд вернулся к ней в комнату и рассказывал ей обо всем до тех пор, пока целительные снадобья не подействовали и она опять не уснула. Когда он, рассказав о случившемся, о Люси, замолчал, она заговорила о будущем и о Ларри:
— Ты сказал мне, что я твоя дочь, папа, и я очень рада, что ты наконец-то сказал мне это, ибо я все время так и считала. Ты сказал, что мама подарила меня тебе. Теперь твоим ребенком должен стать Ларри. Я дарю его тебе.
— Когда Ларри вырастет, я буду совсем старым. Я и сейчас-то чувствую себя стариком.
— Ты не старик. Вот бабушка действительно старая — ей за восемьдесят. И я не могу просить ее взять Ларри. Как и кузину Милдред я не могу просить об этом. А вот ты можешь взять Ларри к себе. К тому же, если у тебя в доме будет ребенок, это сделает тебя моложе. И ты великолепно сможешь позаботиться о нем.
— Конечно же, я сделаю для него все, что в моих силах. Но это может показаться неправильным его бабушке. Она может посчитать, что мальчику будет лучше в Сорренто, нежели здесь. Несмотря на ее столь преклонный возраст, она очень мудра и обладает громадным житейским опытом. И знает, как воспитывать ребенка. Она могла бы дать ему очень правильное воспитание, дорогая.
— Я скажу ей, что мне бы не хотелось, чтобы Ларри уезжал в Сорренто. Скажу, что мне бы хотелось, чтобы он остался здесь… Тогда я была бы уверена, что о нем как следует позаботятся и он получит именно то воспитание, которое ему нужно. Конечно, она — моя бабушка, и я очень уважаю ее, но ведь именно здесь место, которое я так люблю… и Синди Лу — это мой дом. Она непременно поймет меня.
Клайд проглотил застрявший в горле комок.
— Да, наверное, она поймет, дорогая. Но не забывай, что у Ларри есть еще один дедушка… настоящий дедушка.
— Не говори, пожалуйста, «настоящий» таким тоном, папа.
— Больше не буду, Кэри. Однако Ламартин Винсент вправе потребовать мальчика… единственного сына его единственного сына.