Она замолчала, глядя на него одновременно со смущением и мольбой. И его это удивило: до сих пор он предвосхищал каждое ее желание; сейчас же она высказала вполне обоснованную просьбу, и он пока не знал, что ответить, не говоря уже о том, как выполнить ее. Ведь Люси по-прежнему не имела никакого понятия о том, как он проводил время на Миссисипи; но однажды ей придется узнать: он собирался поведать ей все без утайки… Однажды. Но не сейчас. Пока он не докажет, что стоит ее сильной любви. В то время, как он обдумывал слова для ответа, она продолжала:
— Кроме того, я надеялась, что ты покажешь мне Сент-Луис. Ты был в Сорренто, был в том, что осталось от Амальфи. Ты говорил, что тебе интересно взглянуть на те места, где я родилась, выросла, где жила той счастливой жизнью, пока… мы все не узнали, что такое война. Мне же было бы интересно побывать в тех местах, где вырос ты.
Клайд понимал, что она чуть не сказала: «…пока меня не уговорили выйти замуж за человека, которого я не любила». Обычно упоминание об этом принудительном браке вызывало у него такое сильное возмущение, что он не мог думать ни о чем ином, пока его гнев не стихал. Он со странным испугом подавлял свое возмущение. Когда он все же попытался ответить на ее первое предложение, его мысли стремились к компромиссу. И в самом деле, ему надо было заехать в Питтсбург, чтобы проверить, как там идут затеянные им новые дела. Посему, если первую часть путешествия они проделают на поезде, а потом пересядут на один из пароходиков до Каира[14] или даже до Мемфиса, опасность, что все раскроется, будет ничтожно мала. Опасность же представляли большие плавучие дворцы, на которых он раньше действовал. Кроме того, у него никогда не было «подставного лица» или постоянного партнера. Только в очень редких случаях он объединялся с одним членом преступного братства, чтобы успешно осуществить какой-нибудь особый проект. И еще он поразительно умел маскироваться. Кем он только не был, делая свою карьеру: и лесорубом, и правительственным чиновником, и богатым плантатором. Причем он так отменно играл ту или иную роль, что раскрыть его истинное лицо было практически невозможно. Если же такое и случалось, он редко попадал в настоящую неприятность. Он гордился своей ловкостью, которая частично была у него прирожденной, а кроме того, совершенствовалась с опытом и длительной практикой. Поэтому он всегда предпочитал выигрыши, достигнутые посредством мастерства, нежели обмана, мошенничества и всяческих манипуляций, и получал гораздо большее удовольствие от игры с искусным противником, чем с сосунком. И, безусловно, пробудь они на борту «Ричмонда» хоть несколько дней, ему кое-что, несомненно, удастся… А раз они будут находиться на пароходе поскромнее, то, наверное, он сможет убедить Люси, что неразумно пускаться во всевозможные сложности, чтобы пересесть на пароход покрупнее… Да, он был почти уверен, что подобный план удастся безболезненно…
Решительным движением он подозвал официанта, вручил ему чек и поднялся из-за стола. Возвращаясь в отель, он не произнес ни слова, а как только они вошли к себе, прямиком направился в гардеробную. Когда он присоединился к Люси, та уже лежала в постели. Даже в полумраке Клайд уловил тревогу на ее лице. Она протянула к нему руки и нежно проговорила:
— Дорогой, я тебя чем-то обидела, верно? Знай же, я не намеревалась этого делать. Но тем не менее извини меня. Я скорее умру, чем причиню тебе боль.
— О ангел мой милый, ты не причинила мне боли, — поспешно ответил он и с этими словами опустился около нее на колени. — Но… Помнишь, как еще очень давно, перед нашим обручением, я хотел рассказать кое-что о себе, а ты остановила меня? Ты сказала, что у нас будет достаточно времени, когда ты выйдешь за меня замуж… то есть если согласишься. А потом, похоже, ни разу не было подходящего момента. Но я не зря старался быть достойным тебя, дорогая, знаю, ты поверишь мне.
— Конечно же, я верю. Я верю всему, что ты говоришь. И не хочу, чтобы ты что-то рассказывал мне, если ты сам считаешь, что момент еще не наступил.
— Ты уверена, что тебе так хочется?
— Уверена, как и в том, что люблю тебя всем сердцем и душою!
— Хорошо, — с трудом проговорил он, вновь проглатывая тяжелый комок в горле. — Тогда я не буду стараться многое рассказать тебе сегодня. Расскажу лишь кое-что. В Сент-Луисе ничто не сможет заинтересовать тебя, если ты хочешь увидеть места, связанные с моим детством или счастьем. Ибо таких мест там нет. Первый свой дом, какой я помню, — это сиротский приют. Еще помню, что в нем было очень плохо и бедно. Думаю, мне известно, кто была моя мать, однако об отце я совсем ничего не знаю. Женщина, которая, как я считаю, была моей матерью, перестала приходить ко мне, когда мне было около десяти лет. Я спрашивал о ней, но никто из приюта так и не ответил, где она и что с ней. Я ждал ее, ждал, когда она придет снова, но так и не дождался. Тогда я сбежал из приюта. Я надеялся найти ее, но так и не смог, а потом бросил бесплодные поиски. Тем временем мне надо было позаботиться о себе, что я и сделал. И должен сказать, у меня это неплохо получилось.