Наконец-то она сказала хоть что-то, что он мог мысленно себе нарисовать. Клайд признался, что никогда не был во Франции и ни разу не видел Эшланд глазами почетного гостя, как она, наверное, догадывается. Он совершенно не разбирается в благоустройстве садов и парков, имеет весьма слабое представление о лабиринтах, террасах и фонтанах, редких деревьях и экзотических цветах. И, конечно же, ничего не знает о павлинах. Но вспомнил, где их видел. Действительно, их переливчатые радужные перья украшали разноцветные фрески дома и, казалось, все время быстро меняли цвета, как в калейдоскопе. Он взглянул на неухоженную полосу травы, позолоченную лучами солнца, и вдруг словно наяву представил себе этих царственных птиц, степенно расхаживающих здесь, к радости детей Люси…
— И вы не тоскуете по Франции? — неожиданно спросил он.
— Я не тоскую по Франции! Мсье, да как вы только можете задавать подобные вопросы? Знайте же, что бывают дни… и ночи… когда мне кажется, что я умру от тоски по ней!
Вот и раздался крик души. Непритворный. Она больше не вставала в позу, не лукавила, не старалась произвести на него впечатление страданиями, разбитым сердцем и своими достоинствами, на которые якобы некому обращать внимание. Сейчас она без всякого жеманства, искренне призналась в том, что одинока, причем одинока на чужбине.
— Тогда почему бы вам не вернуться туда? — все так же резко спросил он.
— Почему я не возвращаюсь? И снова скажу вам: как вы можете спрашивать такое? Неужели вы считаете, что, если бы я смогла найти человека, который купит этот дом, я осталась бы здесь хоть ненадолго? Я солгала вам, когда говорила, что люблю этот дом. Да я ненавижу его! Однако не могу покинуть. Это уже не богатая плантация, мсье, и если вы подумали обратное, то глубоко заблуждаетесь. Но она все-таки дает мне кое-какие средства к существованию. А других у меня нет. Я… я была небогатой девушкой. Моя семья ничего не смогла сделать для меня. Даже дать мне нормальное приданое. Мой муж взял меня без всякого приданого — по любви. И этот дом, который он выстроил, — единственное, что у меня осталось.
— Ну, что ж, в таком случае… — начал было Клайд, но немного помолчал, прежде чем заговорить снова. — Если вам угодно остаться здесь, то скажу без всяких сантиментов — это ваше дело. Однако ежели вы не хотите оставаться здесь, если сказанное вами несколько минут назад о том, что вы ненавидите этот дом и страстно хотите вернуться во Францию, правда, то никак не пойму, почему бы вам не сесть на ближайший пароход?
— Я… я не вполне понимаю вас, мсье.
— Я хочу сказать вам, что у вас есть покупатель на этот дом и на все остальное. И если вы продадите — я куплю его вместе со всем имуществом сегодня же.
Она прижала ладони к щекам и растерянно смотрела на него.
— В-вы шутите, — запинаясь, проговорила она. — Вы просто разыгрываете меня, мсье! Подобное поведение недостойно вас.
— Отнюдь, я вовсе не шучу и вовсе не собираюсь вас разыгрывать. Во сколько вы оцениваете этот дом? Разумеется, я подразумеваю также и землю, скот, надворные строения, имущество, мебель, короче говоря — все. В тридцать тысяч долларов? В пятьдесят тысяч? Как только мы сможем подписать необходимые документы, я заплачу вам названную сумму наличными. Если угодно, я могу вручить вам пять тысяч прямо сейчас, чтобы скрепить сделку.
Она пронзительно вскрикнула, на этот раз даже не пытаясь сдержаться, и покачнулась к нему. Чтобы она не упала, он обнял ее за плечи. Затем, по-прежнему крепко держа ее, медленно опустил руки, взяв ее за локти. После этого оказалось совершенно неизбежным обхватить ее за талию. Клайд изогнул вытянутые ладони на ее талии, и его большие пальцы не только воссоединились, они даже зашли один за другой. Он ощутил корсет из китового уса, безжалостно стягивающий ее тело, и, хотя шнуровка была очень тугой, все же по бокам, там, где части корсета не соединялись полностью, оставались крошечные пространства. В этих местах была лишь шнуровка в виде решеточки, а под нею батистовая сорочка, а под сорочкой — теплая, податливая плоть. И когда Клайд почувствовал эту запрятанную мягкость, его объятия стали крепче, и он привлек Доротею к себе.
Он не обманывал себя, понимая, что, несмотря на всю его привлекательность, Доротея не увидела бы в нем неотразимого мужчину, не будь он способен приобрести ее дом и тем самым вернуть ее во Францию. Да, да, вполне вероятно, что она рассматривала это как негласную часть покупной цены. Что ж, хотя он и не рассчитывал на такое, какая разница, если так случилось? Ведь он никогда не упускал благоприятной возможности, возникающей неожиданно, и тем более не собирался отказываться от того, что Доротея Лабусс была готова подарить ему наслаждение.