— Вообще-то нам нужен еще один хороший игрок для нашей команды, — небрежно произнес полковник. — Подумай об этом, Ларри. — Теперь полковник позволил себе еле заметно усмехнуться в ответ на удивленный взгляд молодого человека. — В самом деле, я не вижу никакой причины, почему бы мне не называть тебя по имени, когда мы наедине, — проговорил он. — Ты же можешь называть меня дядей Бушродом, если тебе угодно…
Ларри написал Пьеру.
Мне даже в голову не приходило, что мой полковник окажется моим дядей! Полковник Пейдж!.. Ну почему, почему? В армии, наверное, сотни Пейджей, и десятки из них — полковники, а он ни разу не называл своего имени, мне всегда казалось, что он ненавидит его! Подписывался он всегда Б. Гаррисон Пейдж, а все приятели и знакомые называли его Гарри… полковник Гарри Пейдж — вот все, что я слышал. Да он и прибыл сюда всего неделю назад. Это проклятая судьба! И почему Пейдж встал на сторону маркизы и Карреров, а не на вашу, Луизы и мою — вот одна из тайн.
Да, это неприятно, согласился дядя Пьер в своем ответном письме. Правда, он не назвал это тайной, как и все остальное. И он очень сожалел, что полковник Б. Гаррисон Пейдж оказался таким неблагоразумным, не говоря уже о том, что совершенно не проникся ситуацией. Тем не менее Пьер не понимал, почему неудача Ларри с получением отпуска должна отложить свадьбу. Конечно, по некоторым причинам это было неприятно и досадно; особенно его огорчало, что свадьба не состоится в часовне Монтерегарда. Но чем жить в зависимости от капризов и прихотей полковника Б. Гаррисона Пейджа, пусть лучше Пьер привезет Луизу в Кобленц. Правда, он сам считал это довольно сложным, поскольку, раз уж полковник вступил на такой путь, то он, разумеется, и в дальнейшем будет создавать различные препятствия.
В своих предположениях Пьер оказался полностью прав. В самый канун приезда Луизы и дяди в Ларри неожиданно обнаружился невероятный талант к игре в поло, что понравилось не только генералу, но и еще целому ряду высокопоставленных игроков. Ларри стал к тому же популярной личностью среди многих офицеров младшего состава, не игравших в поло. Иначе говоря, полковник Б. Гаррисон Пейдж был доволен: он нанес первый сокрушительный удар и не пытался пока нанести следующий. Он вызвал Ларри к себе в кабинет, на этот раз еще больше разукрашенный, чем прежде, и сообщил, что, наверное, вопрос с отпуском все же будет улажен. Однако теперь дело упиралось в формальности свадебной церемонии в Либфрау Кирш и свадебного приема во дворцовом парке. Ларри поспешно написал Пьеру с Луизой, что если они предпочитают изменение планов в самую последнюю минуту, то он пойдет и на это; оба ответили, что желают все оставить без изменений. Пьер так мотивировал их решение: уже широко распространился слух, что лейтенант Винсент к этому времени не сможет покинуть службу, потому, если вдруг их планы претерпят изменения, это создаст повод для некоторой сумятицы и привлечет всяческое ненужное любопытство. Кроме того, стало известно, что мсье Каррер не считает возможной для себя предстоящую поездку в Кобленц как из-за своего официального положения в Париже, так и по причине неприязненных отношений, по-прежнему сохраняющихся между Францией и Германией. Вполне естественно, что отсутствие на свадьбе мсье Каррера и его супруги воспримется как должное. Если, конечно, свадьба вообще состоится.
— В любом случае, возникнут неудобства и неловкость, — сказал ему Пьер, когда им впервые удалось спокойно все обговорить после прибытия Пьера и Луизы в Кобленц. — И потом… моя мать… Конечно, дама ее возраста вряд ли сможет проделать столь длительный путь, даже если не иметь в виду, что при этом будут затронуты ее национальные чувства. Так что можно с уверенностью сказать, что она сюда не приедет. Но она осталась в Монтерегарде с тех пор, как ты уехал… На моей памяти это самое продолжительное ее пребывание там. И похоже, она вовсе не собирается оттуда уезжать. По-моему, она замыслила сделать твою жизнь там невыносимой… Однако Бог с ней, нам надо бы обсудить кое-что еще. Я имею в виду приданое Луизы.
— Это меня ни капли не интересует! Я могу сам позаботиться о Луизе. Если вы из-за этого чувствуете себя неловко, то я могу официально закрепить за ней кое-что до женитьбы, и это не будет совместной собственностью супругов.
— Отнюдь! Я не чувствую никакой неловкости в этом вопросе. И вообще, дорогой, ты сегодня вечером разговариваешь довольно дерзко, тебе не кажется? Это так непохоже на тебя. Рано или поздно, нам придется внести окончательную ясность в имущественную сторону будущего брака. Причина, по которой я заговорил о приданом Луизы, заключается не в том, что я не доверяю твоей способности позаботиться о ней. Я говорю о ее приданом, поскольку французской девушке не подобает выходить замуж, не имея при себе хотя бы ночной рубашки… Одно время я считал, будто в состоянии сказать, что она обеспечена довольно приличным приданым… ну, если не на данный момент, то в будущем. Это было тогда, когда я действительно был уверен, что Джанина намеревается уйти в монастырь. Но вот теперь я вовсе не уверен в этом.
— Не уверены?
— Да, — ответил дядя Пьер, и уголки его рта скорбно изогнулись. — Твоя будущая теща была весьма недовольна устроенным мною представлением перед мсье кюре насчет того гипотетического случая… ну, ты помнишь. Но знаешь, недаром старая поговорка утверждает, что в каждой шутке есть доля правды. Карреры настояли на том, чтобы в Монтерегард был приглашен де Бонневилль. Они буквально одержимы мыслью, что если бы он и Луиза остались вдвоем, наедине в романтической обстановке, то она сделала бы выбор отнюдь не в твою пользу и передумала бы насчет своего избранника. Этот заговор, если так можно выразиться, имел эффект бумеранга и обратился против замысливших его. Луиза, никогда, насколько мне известно, не болевшая прежде, внезапно подхватила какую-то лихорадку. И во время визита де Бонневилля она почти не выходила из своей комнаты. Время для него тянулось очень медленно, и он, вполне естественно, стал искать что-то, что заняло бы его и развлекло. И нашел это «развлечение» в Джанине, которая, по всей видимости, позабыла о своем призвании с того самого мгновения, как только взглянула на него. Знаешь, по-моему, любовь с первого взгляда сейчас входит в моду. Мне кажется, они с Джаниной уже успели обручиться.
Впервые за всю их беседу Ларри рассмеялся.
— Да, довольно занятно, не правда ли? — продолжал Пьер, улыбаясь еще шире. — И, поскольку это касается тебя, скажу: если бы Джанина ушла в монастырь, я сделал бы своей наследницей Луизу. Так что в конечном счете она унаследовала бы Монтерегард в качестве будущей владелицы, и я бы посчитал это справедливым — оставить ей такое значительное приданое после себя. А теперь все оборачивается таким образом, что мне понадобится много денег для приданого Джанины, для ее свадьбы и сопряженных с этим расходов. Так что на данный момент я могу выделить Луизе в виде наличных денег очень небольшую сумму, которая сделала бы ее независимой от тебя только в том, что касается карманных расходов. Кроме того, мне хотелось бы отдать ей дом на Елисейских полях в Новом Орлеане. Если он в хорошем состоянии и если он понадобится вам, то вы могли бы прекрасно использовать его в качестве городской резиденции. Кроме того, вы можете продать его и добавить полученные за него деньги к тем деньгам, которые я совершенно открыто подарю вам.
— По-моему, вы очень щедры, дядя Пьер. Вы так много собираетесь дать Луизе. Мне бы хотелось, чтобы вы знали, насколько я ценю ваше доброе отношение к нам. Но, даже если бы вы не дали ей ни цента, знайте, я всегда буду помнить, как много вы сделали для нее… для нас обоих… теперь уже. И если я смогу жениться на ней, то большего значения для меня уже ничто не будет иметь. Только бы свадьба состоялась!..
Вот так виделись Ларри события тех дней теперь, спустя три года. Он не обращал большого внимания на то, что они с Луизой были расквартированы еще с тремя супружескими парами в маленьком некрасивом доме на Майнценштрассе, а не поселились в дорогом и изысканном особняке на Рейненлаген, где в относительной роскоши проживал его дядя. Для Ларри было не важно, что его работа становилась все более монотонной, утомительной и, похоже, никому не нужной. Не важно, что он продолжал жить в Кобленце, где каждый встречный только о том и говорил, как хорошо было бы вернуться домой и скорее бы их отправили туда. Ларри старался не реагировать и на то, что полковник Б. Гаррисон Пейдж продолжал не только насмешничать над ним и строить мелкие козни, но и пытался мешать по-крупному. С Луизой Ларри обрел полную гармонию и счастье. И разве кто-нибудь еще мог иметь для него хоть какое-нибудь значение?