МИТЧ, 25 лет
Прерывистое дыхание
— Опять льет, — говорит она. — А почему Леонард еще у тебя?
Она стоит в узкой щели между моей кроватью и окном и пытается расстегнуть молнию на платье. Запах дождя смешивается с запахом ее духов. А может, мне просто так кажется.
Ко мне она явилась немножко растрепой, волосы мокрые от дождя. В общем, то, что надо. При полном параде и макияже она чересчур… как бы это сказать?.. консервативная, что ли? Женственная в традиционном понимании этого слова? Немолодая?
Ой. Типун мне на язык.
Самый восхитительный образ, который я лелею в памяти, — это мы с ней в душе. Горячая вода омывает нам лица и льется прямо в рот, наши губы смыкаются и размыкаются. Волосы липнут ей к лицу, всю пудру-помаду (и прочую требуху, не знаю названия) смыло в канализацию. Только память — несовершенный механизм, и краски начинают блекнуть. Время размывает их.
— Не знаю, — отвечаю. — У Перл какие-то срочные дела.
Она стоя снимает колготки. И ведь не покачнется, умудрится сохранить все свое достоинство. Какое счастье, что я не женщина. Это целое искусство. Не уверен, что смог бы овладеть им в полной мере.
— А что, если она сейчас явится?
— В ночь-полночь она не придет, — говорю.
— Почему не придет?
— Свет в доме не горит. К утру появится.
— Будем надеяться.
Молния на платье никак ей не поддается.
Над моей постелью в крыше — окно. За окном на холме горят уличные фонари. Даже в безлунные ночи в моей спальне достаточно света. Мы занимались любовью, кажется, | всеми возможными способами, только не при зажженных лампах. Этот вопрос даже не обсуждался.
Дождь стучит по стеклу, тусклый свет струится по ее фигуре и обтекает платье, из которого она уже наполовину выскользнула.
— А вдруг он проснется?
— С чего это?
— Дети часто просыпаются по ночам.
У нее двое взрослых детей, кто я такой, чтобы возражать?
— Знаешь, — говорю, — мы можем сделать уступку ханжеству. Займемся этим под одеялом.
Она садится на краешек кровати спиной ко мне — предлагает расстегнуть молнию. Только до меня не сразу доходит.
— Это другое дело, — произносит она. — Для нас это будет чуть ли не извращение. Ты собираешься меня расстегивать? — И она встряхивает волосами.
Разумеется. Какие могут быть сомнения.
— Готов посвятить этому всю свою жизнь.
Поджав ноги под себя, сажусь на кровати у нее за спиной — одно колено прижимается к ее телу справа, другое слева. И вот платье снято через голову, лифчик расстегнут. Она откидывается назад и тихонько мурлычет. Руки мои скользят по ее телу, натыкаются на груди.
Я совсем голый. Причин тут две. Во-первых, я ждал ее. Во-вторых, я всегда сплю без одежды, даже когда один. Ах да, есть еще и в-третьих. Я не в состоянии сбрасывать с себя покровы с таким изяществом, как она.
— Эти банкеты просто невыносимы, — жалуется она. — Только и думала, как бы поскорее вырваться — и к тебе.
И тут она на меня набрасывается. Сексуальная агрессия всегда проявляется у нее неожиданно. Резко повернувшись, она опрокидывает меня на спину. Я не против. Только под тяжестью тел у меня подворачивается лодыжка.
Мне больно. Всерьез.
— Бо-бо? — спрашивает она. — Где у нас бо-бо?
Она щупает мою ногу. Маленькие изящные руки гладят больное место. И не только его. «Бо-бо» — это, оказывается, совсем неплохо.
Долгожданное прикосновение ее пальцев. Все прошедшие девять дней мое воображение не унималось, и Барб касалась моего тела каждые 6,7 секунды. Кто бы мог подумать, что и здесь не обойдется без ложки дегтя?
Ведь вот оно, обручальное кольцо. Я чувствую его холодок.
Барб всегда считала, что я придаю этой безделушке слишком уж большое значение. Может быть. Ничего не могу с собой поделать.
Я беру ее за левую руку. Осторожно снимаю кольцо. Показываю ей.
— Ах, вот что, — говорит она.
— Ага. Это самое. — Я кладу кольцо на тумбочку.
— Не оставляй его там, — просит она. Тупой. Мог бы и сам догадаться. — Я его еще забуду. Митчелл, черт тебя возьми, что я скажу, если явлюсь домой без кольца?
Не знаю. Скажи правду.
Запихиваю кольцо ей в сумочку. Благо сумочка лежит на полу возле кровати. Удобно, мать-перемать.
Барб свешивается с кровати и вглядывается в сумочку, словно в бездонную пропасть.
— Замечательно. Кольцо угодило в Бермудский треугольник. Как бы оно там не пропало бесследно. Впрочем, не страшно. Домой-то оно вернется вместе со мной.
С этими словами она выкидывает нечто неожиданное, не похожее на нее, — потягивается, ложится на меня сверху, чуть приподнимается на локтях и смотрит мне в лицо.