— Митчелл говорил мне, что ты дерешься в школе.
Я рассмеялся. Горьким смехом.
— Это я ему сказал.
— А на самом деле…
— Меня там колотят. Изо дня в день. Стоит мне появиться в школе, как начинается. Посмотри на меня, Барб. Как полагаешь, я могу постоять за себя? Знаешь, сколько я вешу? — Конкретные цифры мне сообщать не хочется, и я торопливо продолжаю: — Я на два дюйма ниже и на двадцать фунтов легче последнего заморыша из нашего класса. На мне большие очки с толстенными стеклами, а в кармане ингалятор. При виде меня у всех прямо руки чешутся. Словно на мне клеймо «Лупи мелкого».
— Ты об этом хотел со мной поговорить?
— Да. Более или менее.
Подошел официант. Барб рекомендует мне «пикатту» из телятины, а я напоминаю ей, что я вегетарианец. На лице у нее виноватое выражение. Говорит, что не знала, и просит прощения. Да и откуда ей было знать? Официант советует мне взять лазанью со шпинатом и сыром рикотта. Я соглашаюсь.
Официант уходит, а я смотрю на Барбару, будто впервые вижу. Пожалуй, я ей благодарен.
— Спасибо за обед, — говорю. — Очень мило с твоей стороны.
Она только отмахивается.
— Удивительно, ты с Митчем уже столько лет. Черт. Извини, я, наверное, глупость сказал. Надо думать, прежде чем говорить.
— Ничего страшного, — говорит Барб. — Сами удивляемся.
— Я имел в виду, что вам нелегко приходится.
Она отпивает воды.
— Может, именно это и не дает нам расстаться.
— Все это так сложно. — Я подпираю голову руками, словно она у меня сию минуту отвалится. — Стоит мне задуматься о вас, как у меня начинает болеть голова. Я уж стараюсь не думать. — Башка у меня и так трещит, меня сегодня в раздевалке грохнули дверью шкафчика в висок.
— Что я могу для тебя сделать?
— Я надеялся, Митч купит мне контактные линзы.
— Разумеется, купит. Какие могут быть сомнения? Тебе стоит только попросить. Ты ведь сам знаешь.
— Тут-то и закавыка. Митч не должен знать, что меня лупят в школе.
— Он уже большой мальчик, Леонард.
— Митч не должен знать, Барб. Не смей говорить ему. Он будет страдать из-за меня. Когда мне плохо, ему тоже плохо. Сказать ему про меня все равно что ударить. Поэтому я не хочу говорить с ним про линзы. Давай это будешь ты? Ты скажешь: «Сегодня я повстречала Леонарда, и мне показалось, что ему будет легче общаться с людьми без очков». И напомнишь ему, что страховки Джейка и Моны на такие линзы не хватит. Только не говори ничего, что сделает ему больно.
Наступает небольшая пауза. Потом я говорю:
— Ты ведь не сможешь причинить ему боль. Я рассчитываю на тебя.
Я не добавляю «а то будешь иметь дело со мной». Это и так ясно нам обоим.
В молчании мы смотрим друг другу в глаза, прекрасно сознавая, насколько не просты мои слова и какой в них скрыт подтекст. Большинство взрослых никогда бы не позволило мне говорить в таком тоне. Все-таки у Барб есть свои достоинства, и немалые.
Она несколько раз кивает в знак того, что она на моей стороне. Во всяком случае, в том, что касается контактных линз.
— Вот тебе мое обещание. Либо я подбиваю его купить контактные линзы и не сообщаю причины, либо я сама их тебе куплю.
— Ух ты, — говорю. — И ты сделаешь это ради меня?
Я тронут. Честное слово, тронут.
— Разумеется, сделаю.
— Ух ты. Здорово. Знаешь, мне всегда очень хотелось… А, ладно. Не будем об этом. Я и так уже достаточно глупостей выдал.
— Давай уж, если начал.
— Мне всегда очень хотелось, чтобы ты и Митч поженились. У вас была бы нормальная семья, муж и жена, и я мог бы жить с вами. Я знал, что из этого ничего не выйдет, но все равно мечтал. Как о заведомо невозможном. Дети часто хотят того, чему никогда не суждено сбыться. А что им еще остается?
Барб улыбается. Но я вижу, что она огорчена. Правда, может быть, не так уж сильно. Сам не знаю.
Когда мы выходили из ресторана, я сказал ей, что люблю ее.
Сперва она даже не смотрела на меня, потом все-таки взглянула. Наверное, не могла найти слов, и ей было очень не по себе. Но не потому, что не чувствовала ничего по отношению ко мне. Мне кажется, она все-таки любила меня. Просто бывают такие неловкие ситуации.
— Спасибо тебе, — сказала она. — Ты такой милый.
Опять погладила меня по щеке и села в машину.
Я постоял минутку, поудивлялся, почему так тяжело иногда бывает высказать свои чувства. Некоторых будто что-то удерживает, какое-то непреодолимое препятствие. Чувства словно притаились где-то в глубине и не хотят показываться на поверхность. Что заставляет людей быть такими, я не знаю.