На Леонарде джинсы и майка с короткими рукавами. Он такой худенький и маленький.
Если бы я только мог вдохнуть в него силу и здоровье! Чтобы Леонард дал сдачи самой здоровенной свинье в школе и обходился бы без очков! По его словам, он лихой драчун. Зачинщик. Если бы это было правдой!
А я знаю правду. В детстве я обогатился немалым опытом общения со школьными жлобами. Я ведь был толстым. И каждому хотелось меня отмутузить. Вдруг во мне осталась какая-то частичка достоинства, которую другие жлобы еще не выбили? Непорядок. Надо исправить упущение. То-то посмеемся потом.
Я снимаю куртку и набрасываю на Леонарда. Затем он пристегивает ремень, и мы трогаемся с места.
Ну и гоним же мы, господи боже!
Машину я продал.
И вот я сижу в приемной больницы. Джейк и Мона тоже тут. Когда нам надоедает рассматривать собственные руки, мы взглядываем друг на друга и опять обращаем наши взоры к рукам. Когда я хочу что-то сказать, Мона открывает рот одновременно со мной, и мы, словно вежливые водители на трассе, пропускаем друг друга вперед. И ничего из этого не выходит. Мысль куда-то улетает, и молчание длится и длится. А мираж беседы расплывается в воздухе. И опять вокруг сплошная пустыня.
— Мы очень благодарны тебе, Митч, — внезапно выдает Джейк. Я даже вздрагиваю. — Ты там не подумай чего.
Невысказанное «вот только…» повисает в воздухе. Теперь все молчат особенно старательно.
Когда Леонарда вывозят из операционной, он еще не отошел от наркоза и спит. По словам медиков, все прошло сносно. Теперь нам предстоит ждать несколько месяцев, пока не станет ясен результат. В кино повязки сразу бы сняли и к Леонарду тут же вернулось зрение.
Всем нам в голову приходит одна и та же мысль. Жизнь — не кино.
— Вы бы сами хотели быть на моем месте, я знаю, — выдавливаю я.
— Какая разница, — возражает Мона. — Главное, операцию сделали.
Она говорит правду и вместе с тем лжет. Все мы это прекрасно сознаем.
— Если все закончится неудачно, вы бы хотели, чтобы он жил с вами, я знаю, — тихо говорю я.
В ответ Мона заливается слезами.
Джейк бросается к ней и достает из кармана джинсов белый носовой платок. Настоящий носовой платок из хлопка. В жизни такого не видел, только слышал. Оказывается, кто-то еще пользуется носовыми платками не из бумаги.
Джейк склоняется над Моной и неуклюже вытирает ей слезы своими мозолистыми неухоженными руками. Пытаюсь себе представить, как он возвращается домой в конце рабочего дня, вымотанный до предела. А я раскатываю в темно-синем «мерседесе» с откидным верхом и трескаю коктейли с сенатором, да еще и не первый год кручу роман с его женой. Джейк — настоящий работяга, и не заслуживает, чтобы его дурили. А я его в определенном смысле обокрал. Он ведь хотел стать Леонарду настоящим отцом. А я не дал. И теперь Джейк — отец только на бумаге. Мы с Леонардом словно подписали секретный договор, содержание которого никому не ведомо. И я вовсе не желаю, чтобы этот договор был расторгнут.
— Почему он рассказывал вам о том, что творилось с ним в школе? — Мой вопрос возник из ничего, помимо моей воли.
— Это нормальный процесс притирки, — пожимает плечами Джейк. — Коротышку с астмой и в очках любой обидеть норовит.
— Он сам так сказал?
— Ну конечно. А что здесь не так?
Я глубоко вздыхаю.
— Ну, мне-то он ничего не рассказывал. Считал, что это может меня ранить.
— Он вам и про глаза ничего не говорил именно поэтому. Не хотел никому сделать больно. — Мона всхлипывает и сморкается в носовой платок.
— Всегда надо говорить правду, какой бы страшной она ни была, — добавляет Джейк.
— Знаю. Согласен.
Когда Леонард выйдет из больницы, самое время долго и подробно поговорить с ним о Перл.
Когда я навестил Леонарда в первый раз, он лежал на животе, упираясь лицом в какое-то хитрое приспособление в форме баранки. Наверное, с этой штукой не так неудобно лежать. Ноги его прикрывала тонкая простыня. В вырезе больничной рубахи проглядывали лопатки.
— Тебе не холодно? — осведомился я.
Вместо ответа он принялся делать руками плавательные движения.
— Леонард Деверо-Ковальский выигрывает золото в заплыве на сто метров брассом, — говорит. Тихонько так.
По-моему, для шуточек еще рановато. Но я постарался засмеяться.
Присаживаюсь на краешек кровати и провожу рукой по детским лопаткам, поправляю больничную рубаху.
А что еще я могу сделать?
— Наверное, мне придется пропустить остаток учебного года?.. — Интонация у Леонарда вопросительная.