Когда-то здесь шуршала кукуруза без конца и края. Налитые початки мерно колыхались под легким ветерком, весело кланяясь летнему солнцу. Сейчас это место стало неузнаваемым. Кукурузу вырубили, содрали по живому до голой земли, как до мяса. Вместо золотистых раскачивающихся волн повсюду зияли черные дыры, между которыми по небу плыли почти столь же черные низкие облака, пропитанные вонючим пороховым дымом. Воздух вокруг вспыхивал от пушечных взрывов и ружейных выстрелов, все кровоточило и надрывалось от боли и страданий. Братья, отцы и дети, близкие друзья и добрые соседи, поклонявшиеся одному Богу и говорившие на одном языке, без всякой жалости рвали друг друга на части, убивали, уничтожали. Синие и серые мундиры стали одного цвета — грязи и смерти. Погибшие и раненые валялись вперемешку, и уже нельзя было понять, кто из них кто.
От негодования в груди у нее клокотало. Ей хотелось топнуть ногой и крикнуть так, чтобы все услышали и обернулись, чтобы перестали сеять смерть вокруг себя. Но она не могла произнести ни звука. Ей дано было только смотреть на весь этот ужас и переживать его вновь и вновь.
В стороне пролегала неровная сельская дорога, по которой двигалась цепочка солдат. Дорога вела к пологой возвышенности с венчающей ее маленькой церковкой. Солдаты бежали туда, чтобы превратить ее в опорный пункт своей обороны. Вел их молодой капитан, его светлые волосы пропитались дымом и гарью. Он что-то крикнул, и до нее донесся его зычный голос. Махнув подчиненным рукой, чтобы не отставали, он первым вступил на открытый холм. Вокруг свистели пули, но это не могло его остановить. Его люди долго прятались за каменной оградой фермы, но наконец откликнулись на призыв командира и присоединились к нему. Капитан стоял, повернувшись к ней спиной, его силуэт то и дело закрывали клубы дыма, и она никак не могла разглядеть его лицо. Но ей и не нужно было. Она и так знала каждую его черточку…
Капитан обернулся. Один из его солдат корчился на земле, сраженный пулей или взрывом. Она знала, что будет дальше. Ей не хотелось этого видеть, но она ничего не могла поделать. Капитан что-то крикнул остальным, укрывшимся за церковью, а сам бросился назад к раненому. Опять под пули…
Она вновь прокляла себя за немоту. Ей отчаянно хотелось остановить его, предостеречь. И опять она не смогла выдавить из себя ни звука, но ей показалось, что на какое-то мгновение он заколебался, словно натолкнулся на невидимую преграду, словно услышал ее зов своим сердцем. Но нет. Даже если бы случилось чудо и он действительно ее услышал, она все равно не смогла бы удержать его. Он не мог бросить раненого солдата одного на поле боя, ибо после этого ему не было бы места на земле.
Низко пригибаясь, зигзагами он стал возвращаться по открытому пространству к тому месту, где лежал его подчиненный. Тот уже затих и не подавал признаков жизни, но капитан не сбавлял шага. Он был все ближе и ближе к своему солдату… И тут она увидела, как его настигла пуля. Точнее, поняла это по тому, как внезапно он остановился. Стреляли в спину, и пуля попала в шею у самого основания черепа. Ранение было смертельным.
На одно неуловимое мгновение время для него остановилось, и перед глазами пролетела вся жизнь. На лице отразилось сожаление. Губы его шевельнулись, он беззвучно произнес ее имя. Прежде чем глаза затуманились, он успел увидеть темное небо и малиновое заходящее солнце. Горизонт стал пропадать, тела павших слились с черной землей, яркие краски в последний раз сверкнули перед ним и погасли. Он упал лицом вперед, и вокруг него сомкнулась мгла…
Она зажмурилась, пытаясь проснуться. Этот сон отнимал слишком много сил, доставлял слишком много страданий. Хуже всего то, что он не отпускал ее, а являлся вновь и вновь. Она переживала его настолько остро, словно все это было взаправду. Почему? Почему кошмар не исчезает, ведь это все прошлое, прошлое, прошлое… Всего этого нет, как нет и его, Ричарда…
Перед глазами вспыхнула новая картина. Начался другой сон.
Она снова стояла на холме, но вокруг раскинулась другая местность, все изменилось, в том числе и люди, их было больше, они накатывались живыми волнами. Но суть осталась та же. Тот же тяжелый, пропитанный порохом и пылью воздух. Такое же поле, на котором кипело сражение. Те же страшные звуки взрывов и ружейных залпов, от которых закладывало уши. Те же истошные крики. Многоголосый вопль, разносившийся по всей округе. Только в нем уже не было боли, отчаяния и страха смерти, в нем слышались бездумная отвага, охотничий азарт, горделивое и агрессивное упрямство. Мятежники шли в атаку. Их дело умирало, но они не желали в это поверить.
Она увидела всадника. Взрывной волной его сбросило с лошади и отшвырнуло далеко в сторону. Приподнявшись на локтях, он ошалело огляделся по сторонам, помотал головой, затем поднялся на ноги, весь покрытый пылью. Покачиваясь из стороны в сторону, он побрел назад, призывая к себе своих людей. Вокруг было много раненых и убитых, и он лично проверял каждого. Этот офицер, так же как и Ричард, пытался уклоняться от сыпавшейся на него отовсюду земли, поднятой взрывами, пригибался и находился в постоянном движении. Не обращая внимания на непрерывный свист пуль, он быстро перемещался от одного раненого к другому и умело руководил действиями своих подчиненных. Одному солдату он наложил на руку жгут, другого приказал немедленно унести с поля боя, третьему закрыл глаза… Господи, вокруг было столько растерзанных человеческих тел!
Атака ушла вперед, но работы по-прежнему хватало. Врач и санитары работали под пулями. До их слуха доносились страшные звуки рукопашной схватки — те из мятежников, кто сумел выйти живым из-под лавины огня, добежали до вражеских позиций, и теперь оттуда слышались крики, одиночные выстрелы и металлический звон сталкивающихся в воздухе сабель.
А тем временем врача постигла та же участь, что и Ричарда.
И она снова увидела это. Все произошло почти так же. Пуля попала сзади в голову, человек дернулся и замер как вкопанный. Она встретила его взгляд. Он был врачом и сразу понял, что ранение смертельно. А потом стал падать на землю лицом вперед…
Очнувшись от кошмара, она резко села в постели. Солнце только-только вставало, показываясь из-за далеких пологих холмов и окрашивая все вокруг рассветным заревом. Первые его лучи робко скользили по холщовому тенту палатки, заглядывали в маленькое окошко, играли на одеяле походной кровати, на ее ночной рубашке и тонких руках, придавая коже бледно-розовый оттенок.
Впервые она увидела сон про Ричарда, когда тот был еще жив. И все вышло именно так, как ей явилось во сне. Теперь она увидела другой сон. И знала — смерть придет вновь. Если ее не остановить…
Но как? Разве ей дано прекратить весь этот ужас? Это массовое избиение людей людьми? Разве способна она докричаться до сердца каждого обезумевшего человека, которых вокруг тысячи и тысячи? Нет, но она может предотвратить по крайней мере одну смерть. Смерть этого человека. Не Ричарда, другого. Она должна сделать все, чтобы с ним не случилось то, что случилось с ее мужем. Ей нужно предупредить его, остановить… Господи, остановить Джулиана? Этого ослепленного своими принципами и воинственным упрямством гордеца? Скорее небо упадет на землю, чем ей удастся убедить его хоть в чем-то. Но если она ничего не предпримет, он погибнет. А она не могла этого допустить. Она не сможет пережить горечь утраты снова, у нее не хватит на это сил…
Она быстро поднялась, умылась, оделась и вышла из палатки, расположенной в госпитальном секторе военного лагеря северян. Капрал Уоткинс, санитар и вестовой в одном лице, как раз заваривал кофе.
— Рано поднялись сегодня, Рианнон. До новой бойни еще несколько часов, так что вы пока без работы. — Он передал ей дымящуюся чашку и покачал головой. — Вам-то тяжелее, я понимаю. Для янки эти южане все на одно лицо. А для вас и для тех, кто родился и вырос на Юге, ведь все по-другому? Наверняка вы знаете среди мятежников немало хороших людей. Но пушечные ядра не разбирают, кто хороший, кто плохой. Правильно я говорю, а?