Тем временем дружба между мисс Хатауэй и мисс Мерсер, к сожалению, заметно охладела. Отношения разладились после того, как Беатрикс заявила, что больше не может продолжать переписку.
— Но почему же? — встревожилась Пруденс. — Мне казалось, ты делала это с удовольствием.
— Надоело, — коротко пояснила Беатрикс, с трудом сдерживая слезы.
Приятельница с сомнением покачала головой:
— Никогда не поверю, что ты способна ни с того ни с сего бросить человека. Что он подумает, когда письма перестанут приходить?
Справедливый вопрос отозвался острым чувством вины и щемящим ощущением пустоты. Беатрикс с удивлением услышала собственный голос:
— Не могу больше писать, не открыв правду. История приобретает слишком личный характер... на пути встали чувства. Понимаешь, о чем я?
— Единственное, что можно понять, — это твой эгоизм. Ты устроила так, что я не могу написать ни строчки: разница будет заметна во всем, начиная с почерка. Хочешь не хочешь, а отныне ты обязана держать капитана на крючке до его возвращения для меня.
— Но зачем он тебе? — нахмурилась Беатрикс. Выражение «держать на крючке» ей очень не понравилось: можно подумать, Кристофер — мертвая рыба, одна из многих пойманных. — Кавалеров у тебя и так вполне достаточно.
— Не жалуюсь. Но капитан Фелан внезапно превратился в знаменитость, стал героем войны. Не исключено, что после возвращения его пригласит на обед сама королева. К тому же после смерти брата богатое поместье Ривертон перейдет в его полное распоряжение. Сама понимаешь, добыча щедрая, ничем не хуже пэра.
Прежде примитивность рассуждений Пруденс забавляла, однако сейчас возобладало раздражение. Кристофер заслуживал лучшей доли, чем столь мелочный и поверхностный интерес.
— А ты не допускаешь, что на войне человек может измениться? — Беатрикс заставила себя говорить спокойно.
— Конечно, его могут ранить, но хочется надеяться на лучшее.
— Я имела в виду изменения в характере.
— Из-за того, что пришлось участвовать в сражениях? — Пруденс пожала плечами. — Полагаю, определенное влияние возможно.
— А ты газеты читала?
— Не читала, потому что в последнее время была очень занята! — обиженно отрезала Пруденс.
— Капитан Фелан получил даже турецкую награду за спасение раненого офицера-турка. А еще через несколько недель он пробрался в разбитый склад боеприпасов, где погибли десять французских солдат и пять пушек были выведены из строя. Он привел в действие уцелевшую пушку и в течение восьми часов удерживал позицию в одиночку. В другом случае...
— Вовсе не обязательно так подробно обо всем рассказывать. — Пруденс нетерпеливо взмахнула рукой. — О чем ты, Беа?
— О том, что капитан может вернуться совсем не таким, каким уехал. Если судьба друга хоть немного тебя интересует, стоит дать себе труд представить, что он пережил и какие испытания перенес. — Она протянула небольшой пакет, аккуратно перевязанный голубой ленточкой. — Первым делом необходимо прочитать вот это. Теперь понимаю, что следовало копировать все, что писала сама, чтобы ты смогла понять, о чем идет речь. Извини, раньше не догадалась.
Пруденс неохотно взяла письма Кристофера.
— Что ж, очень хорошо, постараюсь прочитать. Уверена, однако, что, вернувшись на родину, Кристофер не захочет говорить о каких-то письмах — ведь я буду рядом.
— Хотя бы попробуй лучше его узнать, — грустно посоветовала Беатрикс. — По-моему, тебя привлекает совсем не то, что действительно ценно. Человек заслуживает внимания. И даже не потому, что проявил небывалую храбрость в боях и получил множество наград... это, наверное, самая малая часть достоинств.
Беатрикс замолчала, потому что с печальной ясностью осознала: отныне придется избегать людей и проводить больше времени с друзьями-животными.
— Капитан Фелан написал, что, когда вы с ним встречались, вы ни разу не попытались заглянуть в глубину.
— В глубину чего?
Да, Пожалуй, требовать глубины от Пруденс было бы опрометчиво.
— Он считает, что ты — его единственный шанс вернуться в мирную жизнь.
Во взгляде подруги читалось откровенное раздражение.
— Да, судя по всему, переписка действительно зашла неоправданно далеко; пока не поздно, лучше умерить пыл. Излишнее усердие пользы не приносит. Надеюсь, ты не вбила себе в голову, что Кристофер когда-нибудь... — Она тактично замолчала. — Впрочем, не важно.
— Понимаю, что ты собиралась сказать, — спокойно заметила Беатрикс. — Не беспокойся, я не питаю на этот счет никаких иллюзий. Прекрасно помню, как любезно капитан сравнил меня с лошадью.
— Неправда, с лошадью он тебя не сравнивал, — возразила Пруденс. — Просто сказал, что твое место в конюшне. Как бы там ни было, Кристофер — светский человек и не сможет обрести счастье с той, которая постоянно бродит по лесу и возится с животными.
— С животными интереснее, чем с людьми, — обиженно парировала Беатрикс и тут же пожалела о нетактичном замечании, тем более что Пруденс восприняла слова как личное оскорбление. — Прости, я вовсе не хотела...
— Думаю, тебе пора домой. Возвращайся к своим любимцам, — произнесла Пруденс ледяным тоном. — Очевидно, с теми, кто не способен ответить, беседа пройдет удачнее.
Расстроенная и униженная, Беатрикс направилась к выходу, однако бывшая подруга успела напоследок сделать еще более досадное замечание:
— Только обещай, ради нашего общего блага, что ты ни словом не обмолвишься о том, что письма писала ты. Признаваться бессмысленно. Даже узнав правду, он не захочет ни твоей дружбы, ни, тем более, любви. Единственное, чего ты добьешься, — это презрение и жалость. Гордый офицер никогда не простит обмана.
После такого откровенного разговора молодые леди встречались только мимоходом, а капитан Фелан не получил ни одного письма.
Беатрикс мучительно переживала неизвестность. Как дела у Кристофера? С ним ли Альберт? Правильно ли затянулись раны? Увы, отныне она не имела права знать ответы на жизненно важные вопросы.
Да и раньше тоже.
* * *
К ликованию всей Англии, Севастополь пал в сентябре 1855 года, а в феврале следующего, 1856-го, начались мирные переговоры в Париже. Муж Амелии Кэм Роуэн грустно заметил, что, хотя Британия (вместе с союзниками) выиграла войну, эта пиррова победа не могла оправдать потерь, как не могла вернуть жизнь погибшим и здоровье изувеченным. Трудно было не согласиться с цыганской мудростью. На поле битвы и в госпиталях скончались более ста пятидесяти тысяч солдат союзной армии и больше ста тысяч русских.
Когда наконец поступил долгожданный приказ о возвращении домой, Одри и леди Фелан узнали, что Стрелковая бригада прибудет в Дувр в середине апреля и сразу направится в Лондон, Стрелков ожидали с огромным нетерпением, а Кристофера считали настоящим национальным героем. Вырезанные из газет портреты бесстрашного воина украшали витрины магазинов, а его боевые подвиги служили главной темой разговоров в кофейнях и тавернах. Отдельные деревни и целые графства сочиняли ему пышные, восторженные приветственные письма, а политики поспешили заказать целых три церемониальных шпаги с украшенными драгоценными камнями эфесами и именем героя на ножнах. Оружие предназначалось в качестве благодарственного подарка.
Однако в радостный день высадки стрелков в Дувре капитана Фелана на торжестве таинственным образом не оказалось. Восторженная толпа на набережной приветствовала бригаду и требовала немедленного появления непревзойденного снайпера, но Кристофер предпочел уклониться от славословий, церемоний и банкетов... всеобщий любимец даже не появился на торжественном обеде, который давали королева и принц-консорт.