— Когда она поет, то все ловят каждое слово. Она иногда говорит такое, что…
— Что?
— Что сбывается.
— А разве то, о чем поется в других песнях, не сбывается?
— Редко. — Она отмахнулась. — Но…
— Например? Говори, — потребовал Саша.
— Я не помню, — поморщилась Надя.
Он настойчиво повторил:
— Говори.
— Ладно. Две строчки из вашей с Игорем песни. — Она улыбнулась. — «Кто вам сказал, что надежда потеряна»…
— … «Кто это выдумать мог», — подхватил тихонько Саша. — Здорово совпало. Тебя зовут Надежда. Да и твоя надежда точно не потеряна.
— А тогда она была почти потеряна, я тебе уже рассказывала.
— Но не Надежда с большой буквы, — настойчиво повторил Саша, поднимая вверх указательный палец.
— Нет.
— Ты очень взрослая, Надя. — Он улыбнулся и пожал Надины пальцы. — Слушай, они уже стали совсем горячие.
— Да. — Надя с трудом проглотила слюну. Она выдернула руку из его ладони и взяла вилочку. Наколола кусочек пирожного и отправила в рот. Она стиснула его зубами, и ей показалось, что челюсти свело. Она замерла, не зная, что услышит дальше.
— Есть люди, которые до глубокой старости остаются детьми или подростками.
— Это ты о…
— О степени человеческой зрелости, — пояснил Саша.
Надя проглотила, помолчала, втыкая вилку в пирожное и отделяя новый кусочек.
— Какие еще бывают степени зрелости? — наконец спросила она.
— Как и в обычной жизни. Все стадии, которые проходит человек от рождения. Взрослые люди до конца дней могут оставаться на уровне грудного младенца, малыша, который только что научился ходить, подростка, юноши. Но есть и по-настоящему взрослые люди. Это ты.
— А ты? — Надя посмотрела на него в упор. — Ты кто?
Саша засмеялся.
— Я недавно перешел на стадию юноши. Я так думаю.
— Откровенно, по крайней мере, — сказала Надя, чувствуя необыкновенную легкость. Как будто только что Саша помолодел на десяток лет, которые их разделяли. Что бы он ни говорил, но ему уже за сорок. Да, он хорошо выглядит, но она-то знает, сколько ему лет. Его сын Игорь закончил университет.
— Так чем же я, взрослый человек, отличаюсь от вас, уважаемый юноша? — Надя откинулась на спинку стула и сложила руки на груди, как это делала Клавдия Михайловна.
— Отвечаю. Знаешь, какой принцип исповедует взрослый человек? — Он сделал паузу и сам ответил на свой вопрос: — Радуйся всему хорошему и не расстраивайся, если что-то не складывается. Разве это не твой принцип? Будь ты, Надя, человеком другой степени зрелости, ты бы не сидела здесь сейчас.
— А где?
— Да ты бы плакала, забившись в угол, в своем сером и скучном Копчагае.
— Ты там был? — спросила Надя.
— Был однажды. В командировке. Знаешь, у меня цветное восприятие мира. Я должен признаться, что от твоего города у меня в памяти остался сплошной серый цвет. Без единого пятнышка.
— Даже от неба?
— От него тем более. Я не видел на нем солнца.
— Хорошо. А говоришь, что ты юноша? Какой главный принцип у тебя?
— О-о… У нас, вечных юношей, тысяча вопросов к жизни. И мы от первого до последнего дня ищем на них ответы. Я чувствую, что многие меня не понимают. Очень часто я и сам себя не понимаю.
— Как интересно, Саша. — Надя взяла чашку. — Странное дело, но…
— Ты тоже так подумала?
— Я подумала, что, наверное, поэтому ты и занимаешься тем, чем занимаешься.
— Есть одна банальная фраза о журналистах, но она достаточна точна.
— Какая? — Надя с любопытством посмотрела на Сашу.
— Журналистика — это удовлетворение собственного любопытства за казенный счет.
Надя засмеялась.
— Понятно.
— Мой сын тоже на стадии юноши, поэтому мы с ним хорошо понимаем друг друга и вместе работаем. Он придумал эту программу. А ты попалась в наши сети.
Надя пожала плечами.
— Я на самом деле готова радоваться всему хорошему. Мне всегда интересно, что будет дальше. Что получится. Неважно, хорошее или плохое. Хорошему порадуюсь, плохое переживу, — призналась Надя.
— Правда? — спросил Саша, глядя на нее в упор.
— Правда, — ответила она.
— Знаешь, и еще есть один принцип, который отличает взрослых от юношей. — Он помолчал, словно пытаясь сформулировать свою мысль как можно точнее. — Взрослый человек хочет понять другого, а юноша — быть понятым другими. Мне кажется, Надя, ты захотела понять меня сразу. Я прав?
Она кивнула.
— Меня это подкупило. Ты так внимательно рассматривала мою коллекцию приемников… — Он засмеялся. — А мне хотелось, чтобы ты рассматривала так пристально только меня.