Кира подарила ему эту пароварку на сорокалетие.
— Очень помогает спускать пар, — сказала она ему и добавила: — В семейной жизни тоже. — Потом значительно посмотрела на него. Они уже хорошо расслабились всей компанией, разбрелись по углам, и Кира рассчитывала остаться у него.
— Сама знаешь, из моей семейной жизни уже весь пар вышел, — сказал Саша.
— Он снова может набраться, — настаивала Кира, а он понимал, что эта женщина имеет в виду.
Но, сказал себе Саша, никаких уз он больше не потерпит. Свобода — вот то, что он имеет и от чего не собирается отказываться. Он ценит свое одиночество и готов и дальше исследовать жизнь. Иногда ему становилось страшно оттого, что не успеет познать ее до конца, просто не хватит времени.
Когда сын предложил отцу сделать эту передачу, он согласился. Его увлекла идея: снять скрытой камерой, как обычные пассажиры обычной электрички слушают песни бродячих певцов.
— Отец, ты понимаешь, — говорил Игорь, — мне пришло это в голову, когда я катался автостопом по Америке.
— Завидую, Игорь, ты сделал то, о чем я не мог даже подумать в твоем возрасте.
— Ты жил в другое время, пап. А сейчас это не подвиг. Знаешь, когда мы с водилами сходились, расслаблялись, мы говорили о музыке. Я крутил им наши кассеты. Попсу они воспринимали. А рок — нет.
— Но попса — это физиология, — сказал Саша. — Так говорят сами музыканты. Она у всех в мире похожа. А рок — это философия. Она разная, — сказал он.
— Согласен с великанами мысли, — усмехнулся Игорь. — Я хочу показать на экране, как слова песни вкручиваются в башку человека. А значит, как можно моделировать состояние людей с помощью песен…
И вот сейчас рядом с ним сидит Надя, которая будет тем человеком, которого они покажут крупным планом. Она была тогда в электричке, и они, просматривая пленку, увидели, как почти физически она заглотила, как выразился Игорь, песню, которую они пели, изображая из себя бродячих певцов.
5
Надя подставила лицо сильному ветру, который теперь, казалось, стал немного холодней. Это из-за увеличившегося потока, объяснила она себе. Вот сейчас она, пожалуй, не отказалась бы от мороженого. От эскимо в белом шоколаде.
Она усмехнулась. Подумать только, какую странную роль в ее жизни сыграло мороженое. Она ведь никогда его особенно не любила. Господи, неужели это на самом деле она? Торговка мороженым на велосипеде?
Надя поерзала в кресле, словно устраивалась в велосипедном седле. Да она ли кричала во все горло, выезжая на кочковатую дорогу между дачами:
— Мороженое! Моро-оженое! Кому мо-ро-же-ное!
Она давила на педали со стертыми резиновыми накладками что было сил. Хорошо хоть смазала, поэтому они легко поддавались и Надя катилась быстро и свободно, с удовольствием ощущая, как напрягаются икры, как передают напряжение бедрам. Она всегда любила чувствовать свои мышцы и управлять ими. Считала, что живет в ладу со своим телом.
Дачные домики разноцветно пестрели на летнем солнце. «Приятно, — думала она, что здесь так много цветов и оттенков». Но преобладающий — кирпичный и цвет спелой рябины. Почти вовсе нет зеленого, того самого, который был главным, основным и неизбежным лет пятнадцать назад. Когда она в последний раз гостила у Клавдии Михайловны в Часцах.
— Мороженое! Мороженое! — зазывно повторяла Надя, сворачивая с главной дороги на боковые. Третью неделю она раскатывала по дачам и продавала свой сладкий груз.
Надя искоса посмотрела на Сашу. Он, не отрываясь, следил за шоссе. Разгоряченные водители теснили друг друга, и нужно было обладать самым настоящим искусством, чтобы увернуться, не задеть кого-то и не дать задеть себя.
На дачной улице она увидела Сашу другим, не таким, как сейчас, например. Но тоже рядом с машиной, вот с этой. Она стояла за забором, выкрашенным в цвет все той же спелой рябины, почти сливаясь с ним.
— Мороженое! — произнесла она уже вполголоса, заметив, что от машины падает тень на коротко стриженную зеленую траву с мелкими белыми цветочками. Вторая половина дня, тени длинные, не то что утром.
Калитка медленно открылась, но никто не вышел. «Расценить как приглашение — или это ветер виноват?» — подумала Надя, но ответ уже был ясен. Вот он.
Мужчина в джинсовых шортах, в расшнурованных черных кроссовках стоял, сложив руки на груди и ожидая, когда она подкатит.
— Наконец-то и на нашей улице праздник, — нарочито шумно выдохнул он, по-прежнему не двигаясь с места и внимательно наблюдая за Надей.