Выбрать главу

Но из окончательного варианта рожь пропала, остался колос ячменя, цвет которого напомнил Блоку волосы Любови Александровны. Кармен Блока была золотисто-рыжей (Любовь Александровна не одевала на сцене парика), не только испанкой, не только цыганкой, но самим духом вольности, так созвучным русской душе. Не случайно образы, которыми насыщено эти стихотворение, — традиционно русские — верба, весенняя таль, ячменное поле, крик журавля, плетень[32]. Только в последней строфе появляются розы — любимый цветок символистов, цветок тайного знания[33].

Следующая записка тоже касается стихотворения: «Я хочу печатать так: Посвящается Любови Александровне [Андреевой (зачеркнуто. — Е. П)] — Дельмас и больше ничего, без „певице“ или „артистке“», потому что стихи посвящаются не только певице и артистке.

Блок показывает Любови Александровне свой Петербург, гуляет с ней по улицам, Любовь Александровна вспоминает: «Он был прост и выслушивал меня очень внимательно, и мне хотелось его принять просто. В беседах он говорил: „Принимайте меня таким, как я есть: я — сложный, вы — не менее сложная, чем я, но только более владеете своей сложностью, чем я“».

Поклонницы замечают его и присылают записки: «Видели Вас с дамой, у нее рыжие волосы».

Обоих — и Бока, и Любовь Александровну завораживает образ Кармен — образ полной, чистой свободы. Она пишет: «Особенно меня поразили стихи „О да, любовь вольна, как птица…“ Такая музыкальность, такой настоящий жесткий ритм испанской песни… Раз в спектакле я запела первую строку этих стихов, за что досталось мне от переводчика».

О да, любовь вольна, как птица, Да, все равно – я твой! Да, все равно мне будет сниться Твой стан, твой огневой!
Да, в хищной силе рук прекрасных, В очах, где грусть измен, Весь бред моих страстей напрасных, Моих ночей, Кармен!
Я буду петь тебя, я небу Твой голос передам! Как иерей, свершу я требу За твой огонь – звездам! <…> За бурей жизни, за тревогой, За грустью всех измен, — Пусть эта мысль предстанет строгой, Простой и белой, как дорога,

Имя Кармен в переводе с испанского (и с латыни) означает «песня». Голос Любови Александровны и песни Кармен стали для А. Блока тем ярким, незабываемым образом, который и породил «приступ вдохновения». Первое стихотворение о Кармен написано 4 марта, второе — 18-го, затем 22-го — одно стихотворение, 24-го — два, 25-го и 26-го — по одному, 28-го — два, 30-го и 31-го — по одному. Здесь я употребляю слово «приступ» не в значении — острое проявление болезни, а подразумевая штурм — крепости или вершины. И эта вершина была взята. Блок увидел «дальний путь Кармен» — вольной страсти, распутной и вороватой гитаны[34], и одновременно — «любви, что движет солнце и светила»[35].

Но когда «путь Кармен» был завершен, осталась дружба. Любовь Александровна знакомится с матерью поэта, с его теткой. И сама Любовь Дмитриевна пишет о ней с благодарностью и шокирующей откровенностью: «Только ослепительная, солнечная жизнерадостность Кармен победила все травмы и только с ней узнал Блок желанный синтез и той и другой любви».

В 1915 году певицу радушно принимают в Шахматово. Они с Блоком гуляют по парку, вечером, после чая, она поет для него. Не только «Кармен», но и романсы о расставании — на стихи Пушкина «Для берегов отчизны дальней…» и «Мой голос для тебя…».

Мой голос для тебя и ласковый и томный Тревожит позднее молчанье ночи темной. Близ ложа моего печальная свеча Горит; мои стихи, сливаясь и журча, Текут, ручьи любви, текут, полны тобою. Во тьме твои глаза блистают предо мною, Мне улыбаются, и звуки слышу я:

В последний раз они встретились за несколько дней до смерти Блока. Но ничего не сказали друг другу — Александр Александрович был уже в полузабытьи.

Судьба Любови Александровны сложилась счастливо. Она смогла найти свое место в новой, Советской России. С 1933 года она преподавала сначала в Музыкальном училище при Ленинградской консерватории, а с 1934 года — в самой Консерватории. В 1938 году Любовь Александровна получила звание доцента. Пережила блокаду вместе со своими студентами, не прерывая занятий. В 1944 году награждена медалями «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».

вернуться

32

В 1917 году Марина Цветаева так же «русифицировала» Дон-Жуана:

На заре морозной

Под шестой березой

За углом у церкви

Ждите, Дон-Жуан!

Но, увы, клянусь вам

Женихом и жизнью,

Что в моей отчизне

Негде целовать!

Кстати, в этих стихах Дон-Жуан встречается с Кармен. Образ Кармен один из любимых не только Блоком.

вернуться

33

Розу как символ молчания древние римляне часто вешали над столом во время пиршеств в знак того, что о сказанном под розой, во время застолья, следует молчать где бы то ни было. Впоследствии, в Средние века, с той же самой целью она изображалась на потолке комнат, где проходили важные, секретные совещания, встречи, переговоры, а также в решетке католической исповедальни. Символом молчания роза считалась, потому что Амур, получив ее в подарок от матери, богини любви Венеры, посвятил этот цветок Гарпократу, египетскому богу молчания, чтобы влюбленные не разглашали тайны своей любви. Существует крылатое латинское выражение sub rosa – «под розой», означающее – «тайно», «по секрету», «только между нами».

вернуться

34

Гитана (исп. gitana) – испанская цыганка.

вернуться

35

Этими словами заканчивается последняя часть «Рай» «Божественной комедии» Данте.