Правда, по словам Державина, Потемкин остался не в восторге от его стихов: «Державин… свободный имел случай и довольно время объяснить, что мало в том описании на лицо князя похвал; но скрыл прямую тому причину, бояся неудовольствия от двора, а сказал, что как от князя никаких еще благодеяний личных не имел, а коротко великих его качеств не знает, то и опасался быть причтен в число подлых и низких ласкателей, каковым никто не дает истинного вероятия; а потому и рассудил отнесть все похвалы только к императрице и всему русскому народу, яко при его общественном торжестве, так, как и в оде на взятие Измаила; но ежели князь примет сие благосклонно и позволит впредь короче узнать его превосходные качества, то он обещал превознести его, сколько его дарования достанет. Но таковое извинение мало в пользу автора послужило: ибо князь, когда прочел описание и увидел, что в нем отдана равная с ним честь Румянцеву и Орлову, его соперникам, то с фуриею выскочил из своей спальни, приказал подать коляску и, несмотря на шедшую бурю, гром и молнию, ускакал бог знает куда».
Вероятно, Потемкин не доверял Державину из-за того, что тому покровительствовал новый фаворит императрицы — Платон Зубов.
Но очевидно, Екатерина вновь оценила умение Державина угадать ее помыслы. Позже, когда он уже станет секретарем императрицы, он запишет слова, которые «ненароком» вырвались у нее: «Ежели б я прожила 200 лет, то бы, конечно, вся Европа подвержена б была Российскому скипетру». И еще: «Я не умру без того, пока не выгоню турков из Европы, не усмирю гордость Китая и с Индией не осную торговлю».
Но как бы там ни было, а 28 апреля 1791 года в новом доме Потемкина на Фонтанке состоялся великолепный праздник, посвященный победе над Измаилом, Державин приглашен участвовать в организации торжества, он написал стихи для приветственного хора, позже ставшие неофициальным гимном России:
Гавриил Романович оставил нам такие воспоминания: «Сто тысяч лампад внутри дома, карнизы, окна, простенки, все усыпано чистым кристаллом возженного белого благовонного воску. Рубины, изумруды, яхонты, топазы блещут. Разноогненные с живыми цветами и зеленью переплетенные венцы и цепи висят между столпами, тенистые радуги бегают по пространству, зарево — сквозь свет проглядывает, искусство везде подражает природе. Во всем виден вкус и великолепие».
Праздник произвел на петербуржцев такое потрясающее впечатление, что о нем сохранилось множество воспоминаний. Каждый, кому посчастливилось побывать на празднестве, спешил рассказать своим друзьям и знакомым об увиденном.
Один из очевидцев отмечал, что «…в день празднества сад весь был еще несравненно более обыкновенного украшен. Все окна оного прикрыты были искусственными пальмовыми и померанцевыми деревьями, коих листья и плоды представлены были из разноцветных лампад. Другие искусственные плоды в подобие дынь, ананасов, винограда и арбузов, в приличных местах сада, были представлены также из разноцветных лампад. Для услаждения чувств скрытые курильницы издыхали благовония, кои смешивались с запахом цветов померанцевых и жасминных деревьев и испарениями малого водомета, бьющего лавандною водою. Между храмом и листвяною беседкою находилась зеркальная пирамида, украшенная хрусталями, наверху которой блистало имя Императрицыно, подделанное под брильянты, и от которого исходило на все стороны сияние. Близ оной стояли другие, меньше, огромные пирамиды, на которых горели трофеи и вензеловые имена Наследника престола, Его Супруги и обоих Великих Князей, составленные из фиолетовых и зеленых огней».
А сама императрица описала праздник в письме к Ф-М. Гриму: «Да будет известно моему козлу отпущения, что вчера фельдмаршал князь Потемкин дал нам великолепный праздник, на котором я пробыла от семи часов вечера до двух часов утра… Публика, приглашенная по билетам во дворец князя, прошла через великолепные сени и первую залу в другую громадную залу, которая по размерам и по красоте постройки уступает, как говорят, только Св. Петру в Риме…».