Через несколько дней после смерти Екатерины Яковлевны Державин зовет ее, то ли во сне, то ли в видении, и она приходит на зов. Державин пишет стихотворение «Призывание и явление Плениры».
Через полгода, 31 января 1795 года, Державин женился вновь на дочери обер-прокурора Московского Сената Алексея Афанасьевича Дьякова, бывшей подруге Екатерины Яковлевны, Дарье Алексеевне, той самой, которую называет Миленой. Первый биограф Державина, академик Я.К. Грот, пишет, что Алексей Афанасьевич был «человеком довольно образованным: знал четыре языка, любил чтение, особенно исторических книг и путешествий… Красавицы дочери его блистали на вечерах у Л.А. Нарышкина и составляли кадриль вел. кн. Павлу Петровичу. По-тогдашнему они воспитаны были недурно: Александра Алексеевна, вышедшая за Капниста, получила образование в Смольном монастыре; другие две, Мария (жена Львова) и Дарья, были воспитаны дома: они говорили по-французски, но, как водилось в то время, очень неправильно писали по-русски. У них были еще две сестры, из которых Екатерина была за графом Стейнбоком, а пятая, самая старшая и красивая из всех, Анна Алексеевна, была за Березиным». Таким образом, женившись на Дарье Алексеевне, Державин породнился с двумя своими самыми близкими друзьями — Капнистом и Львовым.
В мемуарах Гавриил Романович с поразительной краткостью и откровенностью сознается в том, что подвигло его на этот брак: «Не могши быть спокойным о домашних недостатках и по службе неприятностях, чтоб от скуки не уклониться в какой разврат, женился он генваря 31-го дня 1795 года на другой жене… Он избрал ее так же, как и первую, не по богатству и не по каким-либо светским расчетам, но по уважению ее разума и добродетелей, которые узнал гораздо прежде, чем на ней женился».
Кроме того, ему хотелось верить, что сама Пленира послала ему в утешение Милену.
Д.А. Дьякова
О своей двадцатисемилетней невесте, а затем и жене пятидесятилетнего Державина современники отзывались так: «…добра, благотворительна, справедлива, даже великодушна, но вместе с тем чрезвычайно сосредоточена в себе, холодна и суха в обращении с близкими, а при том крайне расчетлива в домашнем быту». Недаром, когда Державин сделал ей предложение, она взяла две недели на размышление и за это время внимательно изучала приходно-расходные книги будущего мужа. Незадолго перед этим умер ее отец, она жила в Ревеле у замужней сестры, и, конечно, брак с весьма обеспеченным и занимавшим высокое положение в обществе Державиным был отличной возможностью «покинуть гнездо» и пожить жизнью хозяйки дома.
По-видимому, «крайне расчетливая» невеста все же любила своего немолодого супруга. По крайней мере, Державин приводит в мемуарах один эпизод, проливающий свет на ее чувства к нему: «Причиною наиболее было сего союза следующее домашнее приключение. В одно время, сидя в приятельской беседе, первая супруга Державина и вторая, тогда бывшая девица Дьякова, разговорились между собою о счастливом супружестве. Державина сказала: ежели б она, г-жа Дьякова, вышла за г. Дмитриева, который всякий день почти в доме Державина и коротко был знаком, то бы она не была бессчастна. „Нет, — отвечала девица, — найдите мне такого жениха, каков ваш Гаврил Романович, то я пойду за него, и надеюсь, что буду с ним счастлива“. Посмеялись, и начали другой разговор. Державин, ходя близ их, слышал отзыв о нем девицы, который так в уме его напечатлелся, что, когда он овдовел и примыслил искать себе другую супругу, она всегда воображению его встречалась».
Вот что вспоминает о Дарье Алексеевне ее племянница: «Тетка наша была в то время еще хороша собою, большого роста, чрезвычайно стройна и с величественным видом своим имела много приятности… Меня несказанно удивляло в ней то, что, несмотря на знатность и богатство свое, она, любя порядок, собственными руками мыла, когда было нужно, все кружева и шемизетку свои и гладила их». А вот каким она запомнила Гавриила Романовича: «Покрытый сединами Державин был чрезвычайно приятной наружности, всегда весел и в хорошем расположении духа; он обыкновенно припевал или присвистывал что-нибудь или адресовался стишками то к птичкам, которых было так много в комнатах моей матери, то к собачке своей Тайке, которую обыкновенно носил он за сюртуком своим. Отдавая всегда полную справедливость красоте, он полюбил очень двух девиц, проживавших у нас, прехорошеньких собою, блондинку и брюнетку, с которыми обыкновенно гулял под руку и много шутил».