– Что же это делается? Неужто сгинет, кровиночка? – причитал, всхлипывая, бельчонок. Он уже успел забраться на плечо лешего и, ухватив того за волосы, и стал канючить: – Сделай что-нибудь, батюшка, не обрекай моё сердце на муки!
– Да что с тобой? – начиная сердиться, возмутился Яр. – Жива твоя гадюка! Оклемается до сроку, а ты ступай лучше к вечеру баню разогрей.
Пискля отпустил космы хозяина, пригладил, словно так и было, утер лапкой сопливый нос и коротко кивнул. Соскочив с плеча, шустро понёсся выполнять поручение.
Яр налил в плошку немного тёплого молока, пошептал над ним, чтоб не скисло, и поставил рядом с шапкой. Постоял чуток над шапкой в задумчивости, решил совета у отца испросить. Натянул тулуп, взялся за свой посох, стукнул им о пол и исчез из горницы.
Заряна
Тело ломило от тянущей боли. «Скорее всего от того, что неудобно лежала», – подумала Заряна. Она медленно разогнулась и потянулась, чувствуя, как мышцы распрямляются. Заряну тут же накрыло тёплой волной удовольствия. Полностью развернувшись, она вдруг поняла, что хвост лежит на чём-то мокром… «Хвост!» – Заряна ужаснулась собственным мыслям и подалась к… хвосту. Он был чёрным, чешуйчатым, змеиным и спокойненько лежал в плошке с молоком.
Тело непроизвольно дернулось, и Заряна свалилась с лавки на пол. На счастье, полы в горнице оказались тёплыми и чистыми. Змеиные инстинкты не дремали: чутко принюхиваясь, из пасти то и дело высовывался нервно подёргивающийся язык. Так странно и страшно Заряне никогда прежде не было! «Я теперь змея! Гадюка!» – осознание обрушилось на неё внезапно, и Заряне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Немного совладав с собственным страхом, она переползла на половик и замерла, позволяя новому телу ориентироваться самостоятельно.
Вдруг Заряна своим брюшком почувствовала легкую дрожь деревянной половицы, осознавая, что чувствует возню за входной дверью. Через мгновение дверь открылась, и на половик прыгнул бельчонок. Он замер, встретившись с взглядом с Заряной. Новоиспечённой змее такой взгляд не пришёлся по нраву. Свернувшись в комок, она зашипела, словно испорченные кузнечные мехи. Зверёк вместо того, чтобы бежать, протянул навстречу передние лапки и зачастил:
– Ну что ты, голубушка моя вороная, очнулась сестрица! Успокойся, милая, молочка попей!
Пушистый хвост говоруна серебрился, подрагивая, а задние лапки мелко перебирали, неся его вперёд. Заряна никак не могла совладать со змеиной сущностью, которая видела в приближавшемся бельчонке опасность: раз не убежал, значит, может напасть, да и с головой у него, видимо, не лады, раз разглядел в гадюке сестрицу! Против воли Заряна открыла пасть и зашипела ещё громче.
31/10/2017
Вдруг бельчонок ринулся к лавке, запрыгнул на неё и постучал мелким кулачком по бортику плошки.
– Ползи сюда, милая. Сыта будешь, и страхи все пройдут, – пронзительно тонким голоском вещал он. – Сил надо набираться! Ты вон, на зимовку не ушла, стало быть, тебе зиму надо пережить, до весны хвост не откинуть! Я тебе потом сверчков натаскаю, – пообещал зверёк и на удивлении проворно ухватил плошку и с ней спрыгнул на половик, не разбрызгав ни капли.
Пискля споро приблизился к преставшей шипеть змее и поставил плошку перед ней. Гадюка опустила голову к плошке и чуть погрузила свою пасть в молоко. Досель помощнику Яра не приходилось наблюдать, как змеи пьют, и ему было жутко любопытно. Он подошел поближе, но даже с такого расстояния ему показалось, будто ничего не происходило. Змея же, почуяв его приближение, приподняла голову, и из закрытой пасти тоненькой струйкой потекло молоко.
«Знать всё же пьёт!» – обрадовался Пискля. Он смело протянул лапку и потихоньку подтолкнул змеиную голову обратно к плошке. Гадюка продолжила лакомиться молоком, а Пискля осторожно поглаживал тёплые чёрные чешуйки и приговаривал: «Отпоим, откормим и почивать уложим!»
ГЛАВА 9
Дома ничего не изменилось за несколько месяцев, что Яр отсутствовал. Войдя на двор, лешак шумно вдохнул и учуял, что в родном доме сегодня пироги с брусникой – его любимые.
Яр заглянул в небольшое окошко, приветливо светившее ему ещё издалека. Его родные явно не ждали гостя, и каждый был занят своим делом. Матушка с Олесей накрывали стол к вечеру, Ватар, сидя на топчане у открытого очага, оплетал кожаным ремешком деревянную рамку снегоступа. Младший, упрямо поджав губы, изо всех сил тянул зажатую в побелевшем кулаке сыромятину. Отец, развалившись на любимом стуле напротив, видимо давно наблюдавший сию картину. Он споро вытряхнул из любимой трубки пепел в очаг и звонко залепил её чашечкой по лбу Ватара.
Когда Яр оказался на пороге услышал тихий отцовский рокот.
– Порвешь же, дубинушка! – ласково припечатал Видар сына.
Тот скривился и потёр кулаком ушибленное место. В этот момент Ватар заметил брата, побросал всю заботу и ринулся к нему. Следом за ним спохватились матушка и сестрица. Когда родные ослабили объятия к Яру подошел и отец. Он сдержанно похлопал сына по плечу, а потом, порывисто ухватив его за затылок, потёр здоровенным кулаком сыновью макушку.
Яра окатил теплом весёлый смех родных, и вскоре все сидели за накрытым узорчатым трапезником столом.
После вечерней трапезы мужики вышли во двор подышать и уселись на завалинку у крыльца.
– Доводилось ли тебе, отец, по зиме в лесу змею встречать? – спросил вдруг Яр, трепя за уши старого лиса, голова которого лежала на его коленях. Отец с братом, сидевшие с двух сторон, удивленно посмотрели на молодого лешего. Ватар дурашливо хохотнул, а Видар задрав бровь, предположил: – Пискля снова мёд поганками приправил? Или Сивер залетал, да разум твой выветрил? Поговорю с Зимой, чтоб другого ветра прислала!